Поставив одну чашку на край письменного стола, он протянул Вере другую и сказал:
— Прошу вас, пейте!
Она поднесла чашку к губам, сделала глоток. Чай был горячий и чересчур сладкий, очевидно, Федор Васильевич положил в чашку несколько ложек сахару.
А Валицкий опустился в кресло напротив и снова стал неотрывно глядеть на Веру, забыв о своем чае.
Неожиданная мысль пришла ему в голову: как было бы хорошо, если бы Вера осталась здесь, в этом доме, навсегда! Он не связывал это с будущим своего сына, просто думал о том, как было бы хорошо, если бы эта маленькая девчушка каждый вечер сидела здесь, в этом кресле…
— Федор Васильевич, — сказала Вера, — можно, я запишу Толин адрес?
Этот вопрос вернул Валицкого к действительности.
— Адрес?.. — переспросил он. — Но у меня еще нет его адреса! Он обещал, что напишет, как только прибудет на место. Если придет письмо, я вам тотчас же дам знать! Разрешите, я запишу ваш телефон.
Она нерешительно назвала номер, и Валицкий записал его на листке настольного календаря, не думая в эту минуту о том, что сам намеревался пробыть в Ленинграде очень недолго.
Записывая, Валицкий взглянул на Веру. Она впилась глазами в карандаш, которым он выводил цифры. Губы Веры были полураскрыты, вся она подалась вперед.
— Скажите, Вера, — нерешительно спросил Валицкий, — вы… любите Толю?
Она молчала.
— Я прошу вас понять меня, — продолжал он смущенно, — это не любопытство, не контроль, мой сын уже взрослый. А я… я сухой, совсем не сентиментальный человек. — Он говорил, все более волнуясь. — Вся личная жизнь Толи прошла мимо меня. Но теперь война. Я не знаю, увижу ли его снова, нет, нет, я верю, он останется жив, но мне-то, мне уже много лет… И мне надо знать… Я хочу представить себе его дальнейшую жизнь… Вы… вы будете вместе, когда кончится война, да?
Вера хотела что-то сказать, но губы не слушались ее. Она встала, отошла к окну. Плечи ее тряслись.
— Вера, Веронька, милая, что, что с вами?! — в испуге проговорил Федор Васильевич, подходя к ней. В эту минуту он вдруг вспомнил: Анатолий говорил ему, что еще там, в Белокаменске, они поссорились.
— Толя чем-то обидел вас там, в этом городке, скажите мне, вам будет легче, скажите! — повторял Валицкий.
— Нет, нет, — сдавленным голосом проговорила Вера, — он ничем не обидел меня. Мне просто… мне просто трудно поверить, что все… все ушло… все кончилось.
Валицкий сжал ее мокрые от слез ладони.
— Родная моя девочка, я очень старый человек и уже совсем не помню, когда я любил и меня любили. Но я знаю жизнь. Вы не хотите сказать, в чем причина ваших слез. Но поверьте мне — это пройдет. «И это пройдет», — сказал когда-то мудрец. Кончится война, снова всюду зажгутся огни… Неужели вы не понимаете, что у вас вся жизнь впереди?!