Он осекся, заметив взгляд Юджина.
— Ты думаешь, это Долфус? — спросил Фариш. — Непохоже, это не его стиль. Он бы просто вспорол тебе брюхо.
— Я все думаю о той девчонке, что пришла к нам ночью, — пробормотал Дэнни.
— Я тоже, — встрепенулся Фариш. — Откуда она взялась, черт подери? Гам, — он обернулся к кровати: — ты видела детей, говоришь? Черных или белых? Сколько их было?
Гам пожевала губами и слабо прошептала:
— Я не помню… Особо не смотрела… Ты же знаешь, глаза-то у меня не очень. Только когда я бежала по дороге, я слышала, как кто-то смеялся.
— Эта девчонка была на площади, когда мы с Лойялом говорили проповедь, — сказал Юджин Фаришу. — Я ее хорошо помню. Она еще на велосипеде приехала.
— Да нет, не было у нее велосипеда, — вмешался Дэнни. — Она потом убежала.
— Я хочу с ней поговорить, — заявил Фариш. — Как, ты говоришь, ее звали?
— Она промямлила что-то невнятное — то ли Мэри Джонс, то ли Мэри Джонсон.
— Черт! Соврала, конечно. Слушай, Дэнни, а ты узнаешь ее?
— Да, — мрачно заявил Дэнни.
— Ну что же, — Фариш неловко потрепал Гам по плечу. — Я сам займусь этим делом. Я найду тех, кто сделал это с тобой, Гам. И тогда они пожалеют, что на свет родились.
Идины последние дни напоминали Алисон последние дни Винни: те бесконечные часы слез, которые она провела на полу в кухне Эдди, обняв руками коробку с умирающей кошкой, прислушиваясь к ее коротким неровным вдохам. Так же, как и Винни когда-то, Ида уже не была рядом с ней, с каждым часом она отдалялась все больше и больше, и Алисон приходила в отчаяние от того, что она не в силах задержать Иду, не в силах ничего изменить. Только предметы, казалось, понимали ее — тяжелые портьеры рыдали, ковры вздыхали, фарфоровые балерины в стеклянных сервантах отчаянно махали руками: «вернись! вернись!», даже дедушкины часы вместо боя издавали сдавленные стоны.
Ида завершала то, что ей еще оставалось сделать по дому. Она приготовила несколько разных блюд — гуляш, тушеного цыпленка, запеканку, — тщательно завернула в фольгу и убрала в морозильник. Она разговаривала спокойно, иногда тихонько напевала и не казалась особенно грустной, но только почему-то никак не хотела взглянуть Алисон в глаза. Однажды Алисон показалось, что Ида плачет.
— Ты плачешь? — спросила она.
Ида вздрогнула от неожиданности, приложила руку к груди и улыбнулась.
— Ну, ты напугала меня!
— Тебе не грустно, Ида?
Но Ида покачала головой и снова принялась за работу, а Алисон отправилась плакать в свою комнату. Позже она сожалела, что не провела тот час вместе с Идой, но стоять рядом и смотреть, как Ида протирает тряпкой шкафчики, повернувшись к ней спиной, было слишком тяжело.