— Я не могу, — быстро сказала Алисон. — Я действительно ничего не помню.
— Хорошо, но, может быть, ты попробуешь записывать свои сны? — спросила Харриет. — Ты ведь все время спишь, какие-то сны тебе должны сниться. Мне кажется, в снах нам приходит то, что скрыто от нас наяву.
Алисон это понравилось, ее глаза слегка блеснули.
— Алисон! — крикнула из кухни Ида Рью. — Пора идти, детка, «Темные тени» сейчас начнутся.
Обе они были помешаны на этом сериале и смотрели его каждый день.
— Ну пойдем со мной, посмотри хоть одну серию, — сказала Алисон сестре. — Последнее время они стали ужасно интересными. Вчера там говорилось о прошлом, о том, как Барнабас стал вампиром.
— Нет, лучше ты мне потом расскажешь, а сейчас мне пора идти. Если я запишу тебя на плавание, ты будешь ходить?
— Не знаю. Наверное. Слушай, а когда у тебя в этом году начинается лагерь? Разве тебе не пора туда ехать?
— Девочки, девочки! — крикнула Ида Рью, вбегая в столовую и увлекая Алисон за собой. В руках она держала тарелку с собственным обедом, который намеревалась съесть, сидя перед экраном. — Идемте скорее, уже началось.
Харриет лежала на кафельном полу ванной комнаты — она заперла дверь на щеколду, аккуратно разложила вокруг инструменты и на мгновение застыла над чеком, вырванным из отцовской банковской книжки, крепко зажмурив глаза, чтобы собраться. Харриет уже давно овладела искусством подделывать как материнский, так и отцовский почерк, но на чеке отца надо было писать не останавливаясь, потому что иначе буквы начинали прыгать и выглядели не очень естественно. Сложнее всего было с почерком Эдди — у нее буквы стояли прямо, гордо, а ее характерные росчерки повторить было практически невозможно, поэтому Харриет подделывала ее чеки только в случае крайней необходимости.
Рука Харриет застыла над чеком — она сделала глубокий вдох. Из-за двери до нее донеслись тягучие аккорды музыкального вступления к «Темным теням».
Так, адрес бенефициара, Загородный клуб Александрии, стремительно, на одном дыхании вывела Харриет крупными, небрежными буквами. Сто восемьдесят долларов. А теперь самое простое — подпись. Она выдохнула, подняла листок и критически осмотрела его со всех сторон. Прекрасно, сам папа лучше не напишет. Харриет усмехнулась — с того времени, как она освоила искусство подделывания подписей, она уменьшила отцовский счет на пятьсот долларов, а то и больше. Совесть ее совсем не мучила — эти деньги принадлежали ей по праву, служили малой компенсацией за все плохое, что он ей причинил, и только боязнь разоблачения останавливала Харриет, чтобы до конца не опустошить отцовский счет.