Оборвав себя на полуслове, он, махнув рукой, почти бегом добрался до тротуара и по асфальтовой дорожке углубился в парк, пониже надвинув бейсболку и вжимая голову в воротник, чтобы капли не попадали за шиворот.
Глеб шагал, огибая лужи. Мысли его были чернее той тьмы, что залегла меж мокрых деревьев. Он думал о катафалке, точь-в-точь таком же, как тот, что шесть лет назад увез в последний путь всех старших Погодиных – маму, отца, брата Виктора… Глеб вновь остро ощутил свое одиночество. Это чувство, постоянно жившее в нем, с годами притупилось, стало привычным, фоновым, как боль в желудке у человека, страдающего гастритом, и лишь временами под влиянием обстоятельств случались приступы, вот как сейчас.
В общем-то Глеб тоже должен был погибнуть. Это случилось в конце июня. Старший брат окончил военное училище и получил погоны лейтенанта, а сам Глеб досдавал сессию в своем радиотехническом. Ему остался последний экзамен, нудное «управление информационными системами», после чего вся семья должна была лететь на отдых к друзьям в Грецию. Уже были куплены билеты, сложены вещи, но тут выяснилось, что преподаватель заболел и экзамен Глеба переносится на пять дней.
«Негоже оставлять за спиной долги, – сказал отец, хлопнув Глеба по плечу. – Мы поедем, а ты прилетишь к нам после сессии».
Жизнь Глебу спасло то, что он не отправился провожать семью в аэропорт, засев дома за учебники. На семнадцатом километре дороги на Домодедово, у деревни с глупым названием Шишкино, такси, в котором ехали Погодины, вылетело за отбойник, трижды перевернулось и врезалось в дерево. Погибли все, кто находился в машине. Позже медэкспертиза установила – у водителя случился сердечный приступ. День выдался очень жарким, а кондиционера в такси не было.
Спустя шесть лет Глеб по-прежнему ясно и отчетливо помнил свое состояние в тот момент, когда он узнал, что теперь навсегда остался один. Его зашатало. Исчезли невидимые руки, что многие годы заботливо поддерживали его со всех сторон. Впрочем, почему невидимые? Он хорошо помнил их, эти руки, – ласковые, мягкие мамины ладони; твердые, сильные рукопожатия отца; крепкие кулаки Виктора, от которых, бывало, в детстве доставалось Глебу, а потом, уже в подростковом возрасте, – его обидчикам во дворе и школе.
Все пропало, сгинуло, растворилось, перестало существовать. Глеб Погодин остался один в большой квартире, где каждая вещь напоминала о родителях и брате. Он не мог там находиться, не мог жить и бежал прочь – в компании, к знакомым и незнакомым людям, к отзывчивым сокурсницам, в ночные клубы, в алкогольный омут, в наркотический бездонный провал… Глеб, бездумно тратя родительские сбережения, ел что придется, ночевал где придется и с кем придется. Как он не подцепил какую-нибудь смертельную заразу, не погиб в пьяной драке, не выпал из окна очередного общежития или сабантуйной квартиры и не сел – один Бог и знает.