Одни утверждают, что отец не спешит делать его своим помощником – проверяет на прочность – и тот по сей день простой конструктор или менеджер по продажам. Или экономист. Другие говорят, Грегори Колберт давным-давно управляет фабрикой сам, а отец отошел от дел и лишь протирает в кабинете штаны. Третьи готовы поклясться, что Грегори открыл свой филиал и они с отцом, хоть и связаны разного рода обязательствами, шагают отдельными дорогами. До поры до времени я не очень-то прислушивалась к подобной болтовне – знать наверняка никто ничего не может, ибо ни один из моих знакомых не работает на предприятии Колбертов.
Почему у нас так часто заходит разговор о них? Потому что Грегори Колберт каждую субботу неизменно является в наш любимый бар, садится за один и тот же столик и заказывает бокал виски. Вид у него… гм… сложно объяснить. Даже не то чтобы надменный, а такой, будто всех вокруг он презирает до такой степени, что не считает за людей, и не находит нужным замечать.
Я ни разу в жизни не видела с ним рядом ни друга, ни женщины. Колберт сидит в одиночестве, держит голову презрительно высоко, потягивает свой виски и читает газеты. В баре бывает шумно, порой играет группа местных ребят, иногда на пятачке перед возвышением для музыкантов устраивают танцы. По праздникам проводят конкурсы, в предновогодние дни трещат хлопушками и жгут бенгальские огни. Колберт не видит ничего и никого вокруг. Неспешно выпивает виски и с гордым видом удаляется прочь.
Поначалу я думала, что у него не все дома. Но потом услышала от знакомых ребят, будто, когда кто-нибудь пытается пристать к нему с разговорами, Колберт отвечает столь остроумно и сдержанно, что донимать его отпадает всякая охота. Не раз к нему подходили и девицы – кто просто из интереса, кто в надежде вскружить голову. И их он отшивает так, что хорошенькие лица вытягиваются, а с чаяниями удачно устроиться в жизни, во всяком случае благодаря Колберту, приходится расстаться. Может, его остроты и резкости проявление все того же полоумия? Во всяком случае, некоторого отклонения – если бы он был совсем с приветом, тогда, наверное, не работал бы, не разъезжал на машине и не читал газет.
Так или иначе, он странный до невозможности. А своей заносчивостью ужасно отталкивает. Ума не приложу, почему однажды Колберт изменил своим дурацким правилам, подошел прямо ко мне и попросил выйти с ним на пару слов. Сказать, что я удивилась, значит, не сказать ничего. У меня из руки чуть не выскользнул бокал с коктейлем. В первое мгновение я подумала, что не стоит с ним беседовать. Кто знает, что у него на уме? Но мне вдруг стало интересно, да и у Джосс, стоявшей рядом, разгорелись глаза. Если бы я отказалась, она заявила бы, что можно было сходить хотя бы ради нее, чтобы она не умирала потом от любопытства. Измучила бы упреками.