– Все, Ким, все! Я так больше не могу! – Джосс врывается ко мне в гостиную в облаке бодрящего пропахшего весной воздуха. На коротком плаще мельчайшие капли дождя, волосы мокрые, под бровями отпечатки туши. Опять забыла зонтик. Впрочем, похоже, ей сейчас вообще не до чего. – Что делать – не знаю! Ты и представить не можешь!
Закрывает лицо руками и прямо во влажном плаще тяжело опускается в мое любимое кресло – плюшевое, багровое, напоминающее по форме сердце исполина. Обожаю все необычное. Когда вокруг тебя сплошь причудливые вещи, не скучно жить.
Могу себе вообразить, что последует дальше. Джосс посидит молча и неподвижно, а потом разрыдается. Я знаю ее как облупленную, пожалуй лучше родной матери. В гостиной полумрак. За окном хмарь и морось, а я не включаю свет. Бывает, приятно посидеть и поразмыслить в полутьме, особенно в воскресенье, когда от вчерашнего веселья немного гудит голова и никуда не нужно спешить.
Плечи Джосс судорожно подпрыгивают, из груди вырывается стон. Я тяжко вздыхаю и неохотно поднимаюсь с дивана.
– Может, сварить кофе? – Пока у подруги подобие истерики, лучше ее не трогать. И переждать бурю в сторонке. Успокаивается она быстро, так что можно не ломать голову, надо ли вызывать «скорую», звонить ее родителям или даже Эрику – он как никто умеет привести ее в чувства. У Джосс и мать такая, и отец, и сестра. Вспыхивают, как спички, из-за любой мелочи – могут кричать, размахивать руками, лить слезы, но их огонь скоро гаснет.
Начинается самое страшное. Всхлипывания Джосс перерастают в душераздирающие рыдания. Она качает головой и вцепляется в волосы – с такой яростью, будто задумала вырвать их клочьями. Я иду готовить кофе, стараясь делать вид, будто не происходит ничего сверхъестественного. Скорее бы угомонилась!
Шлеп-шлеп-шлеп! Ко мне подбегает мой Пуш – горячо любимый мальчик, баловень-сынок, моя отрада и спасение. Становится в позу суслика и чуть приподнимает свои вислые уши: может, угостишь вкусненьким?
– Нельзя, мой зайка. Ветеринар ведь сказал: не перекармливай.
Плач стихает как раз в ту минуту, когда я достаю две чашки, чтобы наполнить их горячим кофе. Раздается глубокий прерывистый вздох. Я не тороплюсь – даю Джосс время прийти в себя.
– Ну, что у вас опять? – спрашиваю, наконец возвращаясь к ней и протягивая чашку.
Джосс заправляет за уши волосы, делает первый глоток и опускает чашку на пол. Я молча переставляю ее на сервировочный столик – он между креслом и диваном. На паркете от горячих чашек остаются белые круги, а я живу не в своей квартире – в съемной.
