За окном побежали домишки, лужайки с пасущимся стадом коров. Прогремел под колесами мост. Поезд приближался к станции. Едва вагон замер, как появились русские и китайские таможенники.
— Проверка документов, господа! Просим предъявить документы.
По перрону бегали носильщики, тут же крутились рикши. Серегин опустил стекло. Многоголосый шум ворвался в вагон.
— Ка-аму манза, ка-аму манза, — вдоль состава шел китаец, колотя палочками по кастрюле.
— Сколько тут стоим?
— Подолгу держат, — сказал Серегин, — можно по бродить по городу. Не желаете?
— С удовольствием. А Юра пусть посидит и поскучает. Один — или с Кумико, — сказал Дзасохов и рассмеялся.
— Увы, я опоздал, — произнес Кавкайкин, показывая на перрон, где полковник Челобов прохаживался с Кумико-сан. Укрывшись от палящего солнца шелковым китайским зонтиком, они о чем-то весело разговаривали.
— Вот так надо работать, господа, — объявил Дзасохов. — Чувствуется парижская выучка. А наш Юра остался с носом.
Дребезжала в пустом стакане ложечка, звук ее становился назойлив. Васин убрал ее. Теперь дребезжал стакан в серебряном подстаканнике. Васин взял стакан и зажал его в ладонях, задумавшись. На нижней полке дремала беременная жена шифровальщика Левашова. Не спал дипкурьер Васин, поставив в ногах баул с почтой. Не спал Романюк, с тревогой поглядывая на дверь, за которой время от времени раздавался тяжелый топот. На коленях его лежал револьвер.
Иоффе, прижавшись спиной к вибрирующей стене, сидел с закрытыми глазами и прислушивался к тому, как замирало и вновь оживало сердце, словно его подбрасывали, ловили и вновь бросали в какой-то дурной и жестокой игре. Он сдерживал дыхание, насколько хватало воздуху. Но стоило вздохнуть, как все начиналось сначала.
Васин достал из кармана коробочку с таблетками, ожидая, когда Иоффе о ней вспомнит.
— Вам плохо? — тронул того за руку Романюк. — Возьмите-ка таблетку.
Иоффе с усилием открыл глаза, не сразу сообразив, чего от него хотят.
— Спасибо, мне уже лучше.
— Берите, — потребовал Васин.
Иоффе взял таблетку, положил ее под язык.
— Вам бы прилечь, — сказал Романюк.
— Не надо, — сказал Иоффе. — Я вообще в дороге плохо сплю. Возраст, наверное, — произнес он тихо.
30 июня генеральному консулу Советской России в Харбине была вручена нота японского генерального консула, в которой говорилось: «На основании полученных от министра иностранных дел инструкций имею честь просить Вас срочно передать министру иностранных дел Дальневосточной республики нижеследующее: императорское японское правительство заявляет, что оно готово возобновить переговоры с правительством ДВР. Императорское японское правительство решило произвести полную эвакуацию войск из Приморской области не позднее 1 ноября сего года, о чем уже опубликована декларация внутри и вне страны».