— Это еще можно пережить. Вы красных попробуйте остановить. Все остальные беды, и ваша в том числе, по сравнению с этой — суета сует. — И отвернулся, сложив бледные, в рыжих веснушках, руки на набалдашник палки.
— Поглядите на него, люди добрые, — возмутилась женщина, хлопнув себя по бокам. — А зачем же вас несет в ту сторону? — спросила с сердцем.
— Меня в обратную сторону несет, — ответил старичок, не меняя позы. — Меня несет на пароход, вот куда!
Тучная бабка, прижимавшая к животу котомку, проворчала, будто про себя, но так, чтобы старик услышал:
— Ишь ты, свадьба для него суета. Подыхать пора, а он туда же, гляди-к, прости меня господи.
Молодая уставшая женщина в теплой кофте, невыспавшаяся, с темными кругами под глазами, баюкала надрывающегося в крике грудного ребенка. Ей советовала другая:
— Ты, милая, покорми его. Он у тебя от голода заходится. Покорми, голубушка.
— Молока нету, — чуть не плача ответила та. — Пропало молоко — вот и мучаюся с ним.
В буфете, в конце зала, торговали бутербродами а подсохшей красной икрой. Тут было относительно спокойно: пассажиры уничтожали в основном свои припасы.
— Гляди вон на ту даму, — сказал ротмистр Дзасохов прапорщику Кавкайкину. Они стояли у столика с толстой, серого камня, крышкой, помешивая ложечками круто заваренный горячий чай, лениво жевали. — Нет, нет, не туда. Она рядом с господином, который с газетой и тростью на локте.
— М-да, — неопределенно произнес прапорщик Кавкайкин, чмокнув пухлыми детскими губами. — Ничего. Она что, вам нравится, Игорь Николаевич?
— Не о том думаешь, Юра, — укоризненно произнес Дзасохов, прожевывая. — Как ты думаешь, кто она?
Прапорщик сделал гримасу — мол, кто ее знает?
— Нет, ты присмотрись к ней повнимательнее, — настаивал ротмистр.
— Н-не знаю. Может, учительница старших классов. А может, пишбарышня. Скорее всего, последнее. И лет ей за сорок. Старуха уже.
— Да? — переспросил Дзасохов, промокнув усы платочком. — Лихо ты ее причислил к старухам, с высоты своих девятнадцати лет. Ей не более тридцати. Могу спорить.
— Я не против, — легко согласился Кавкайкин.
— Но главное не это, Юра. По-моему, она не тот человек, которым старается казаться.
— А кем же она старается?
— Обыкновенным пассажиром. Как все.
— Вы, Игорь Николаевич, как всегда, оригинальны. Простите великодушно, в вас больше от курса философского факультета, чем от офицерской школы на Русском острове.
— Хороший офицер всегда обязан на вещи и события смотреть философски. Вот возьмите Иммануила Канта...
— Не надо, Игорь Николаевич, чур меня, — испугался Кавкайкин. — Давайте лучше о ней. — Кавкайкин откусил бутерброд; круглое, упитанное лицо прапорщика стало умиротворенным, спокойным.