Мы съехали с главной дороги и двинулись к Саффрону по проселочной, через замерзшие унылые болота. Качались посеребренные инеем камыши, а лишайники, словно кружево, висели на голых деревьях. Я считала повороты и перед Ривертоном почему-то затаила дыхание и выдохнула, только когда мы его миновали. Машина проехала дальше в деревню и доставила меня в серый каменный домик на Маркет-стрит, зажатый между двумя своими соседями-близнецами. Шофер открыл передо мной дверцу и поставил на мокрый тротуар мой скромный чемодан.
— Вот, значит, и приехали.
Я поблагодарила его, он кивнул в ответ.
— Я заберу вас через пять дней, — напомнил он. — Как приказано.
Я поглядела вслед автомобилю — как он отъезжает, поворачивает на Саффрон Хай-стрит, и почувствовала неодолимое желание кинуться вслед за ним, умолить шофера не бросать меня здесь одну. Слишком поздно. В морозных сумерках я стояла перед домом, в котором провела четырнадцать лет своей жизни, доме, где жила и умерла мама. И ничего не чувствовала.
Я ничего не чувствовала с тех самых пор, как меня вызвала Ханна. Всю дорогу до Саффрона я пыталась вспомнить маму, детство, собственное прошлое. Куда делись все воспоминания? Их же должно быть так много. Для ребенка все кругом новое, яркое. И может, именно поэтому — дети так заняты настоящим, что им просто некогда копить воспоминания на будущее.
Засветились уличные фонари — расплывчато-желтые в ледяном вечернем воздухе — снова пошел снег. У меня онемели щеки, и я увидела снежинки в свете фонаря раньше, чем почувствовала их на коже.
Когда я все-таки подняла чемодан, нащупала в кармане ключ и начала взбираться по каменным ступеням. Дверь широко распахнулась мне навстречу. На пороге стояла тетя Ди, мамина сестра. В руке у нее качалась старая лампа, бросавшая на лицо неяркие блики, отчего оно казалось старше и морщинистей, чем на самом деле.
— Наконец-то, — сказала она. — Проходи.
Тетя провела меня в гостиную. Ей приходится спать на моей старой кровати, сказала она, поэтому мне достанется диван. Я поставила чемодан у стены, он устало скрипнул.
— На ужин у нас суп. Может, не совсем то, к чему ты привыкла в своем богатом доме в Лондоне, но простым людям, вроде меня, вполне подходит.
— Почему же, я люблю суп, — отозвалась я.
Мы молча поели за маминым столом. Тетя сидела спиной к камину, где теплее, а я — на мамином месте, у окна. Белая крупа превратилась в мерзлый снег, стучавший по подоконнику. В такт ему постукивали наши ложки да изредка потрескивали дрова в камине.
— Ну что, пойдем, посмотришь на маму, — сказала после ужина тетя.