Я прерывисто вздохнула. Встряхнулась, расправила плечи. Попыталась прийти в себя.
Много ли проку от служанки, которая так жалеет себя, так раскисла от собственных печалей, что чуть не пренебрегла своими обязанностями?
Я отлепилась от стены, оправила юбку, одернула манжеты. Вытерла глаза.
Я — камеристка. Не какая-нибудь там бестолковая горничная. На меня можно положиться. Минуты слабости бывают у всякого, но это только минуты.
Я снова вздохнула. Глубоко. Решительно. Кивнула сама себе и твердыми шагами пошла по коридору.
И поднимаясь по лестнице в свою спальню, я усилием воли захлопнула в душе заветную дверь, за которой так ненадолго мелькнули дом, муж и нерожденные мною дети.
Урсула пришла, как обещала. По извилистой дороге мы едем в Саффрон-Грин. Скоро повернем — у знака, зазывающего туристов в Ривертон. Я гляжу на Урсулу, она мимоходом улыбается мне и тут же снова переключает внимание на дорогу. Если у нее и были опасения по поводу нашей поездки, то она решительно их отмела. Сильвия тоже была не в восторге, но согласилась ничего не говорить старшей медсестре и в случае чего нейтрализовать Руфь. Наверное, понимает, что мне осталось совсем немного и бояться за мое здоровье по большому счету бессмысленно.
Ворота открыты. Урсула выруливает на подъездную дорожку, и мы движемся к дому. Лиственный тоннель по-прежнему темен и тих, будто к чему-то прислушивается. Преодолеваем последний поворот, и вот мы у цели. Дом вырастает передо мной, как тогда, когда я впервые шла сюда совсем зеленой девчонкой, или когда, погостив у мамы, бежала на концерт, или как в тот вечер, когда Альфред попросил моей руки, или утром тысяча девятьсот двадцать четвертого, в день возвращения из Лондона. В некотором роде, я вернулась домой.
Теперь дорожка приводит на заасфальтированную стоянку, рядом с фонтаном «Амур и Психея». На въезде Урсула опускает окно и перебрасывается с охранником несколькими словами. Тот машет нам, показывая, что можно проезжать. Из уважения к моим преклонным годам ей разрешили сначала высадить меня у дома, а уж потом найти место для парковки. Урсула бесшумно заезжает за угол — нынче вместо гравия под колесами асфальт — и останавливается у самого входа. Там стоит металлическая скамейка, Урсула помогает мне подойти к ней, усаживает и возвращается к машине.
Я сажусь и думаю о мистере Гамильтоне, о том, сколько же раз он открывал парадную дверь Ривертона, прежде чем в тысяча девятьсот тридцать четвертом году его настиг сердечный приступ.
— С возвращением, юная Грейс.