— Если бы твой отец — мир праху его! — был жив…
— Но его нет.
Я бы хотел, чтобы ты дала мне договорить. Я раввин, а не ты.
— Я бы очень удивилась, если бы вдруг стала раввином.
— По многим причинам, — отвечает она сладким голосом.
Молчание. Новый вздох раввина. Раввин не очень хорошо помнит, как все началось. Точнее, он помнит обстоятельства, но не может восстановить в памяти причины, по которым у него установились подобные отношения с ребенком. Отношения не были сомнительными, этого еще не хватало… Но все же девочка! Это случилось пять лет назад. Однажды вечером он обнаружил, что Ханна не ходит в школу, и пошел поговорить с Шиффрой, которая тогда еще не вышла замуж за Боруха Корзера, портного. Пошел без особой надежды: как и все в местечке, он знал, что дочь покойного ребе Натана делает что хочет с того момента, как научилась говорить. Разговор с Шиффрой не дал результата. Хорошая супруга и мать, Шиффра страдает от своего покорного характера, в силу которого она открывает рот только для того, чтобы сказать «да». Раввин несколько раз лично пытался поговорить с девочкой, которой тогда шел десятый год: понимает ли она, что если не будет ходить в школу, то останется невеждой? Смех: она умеет читать и писать на идиш, иврите, арамейском (на арамейском — не очень хорошо) и на польском, неплохо на немецком диалекте. Тогда раввин достал свою Тору… С этого начались их сеансы пильпуля (дискуссий). (Как он мог это допустить, остается для раввина белым пятном в его воспоминаниях.) Первые три года он побеждал играючи, когда же Ханне исполнилось тринадцать, результаты их еженедельных стычек сравнялись. Не зная наизусть Писания, Ханна проявляла удивительную сообразительность. «Если бы она была мальчиком!» — часто думал раввин.
На этой стадии размышлений он теряет вить, так и не выяснив причины. Он спрашивает:
— А где твой брат Симон?
«Приехали», — думает Ханна и отвечает:
— Он в Варшаве. Ему восемнадцать лет, у него все хорошо и учёба — тоже. Он не поглупел, но и не поумнел. Он прислал письмо к Пасхе. Пасху праздновали две недели назад.
Раввин опять теребит бороду. Он растерян.
— Начнем сначала, — предлагает он.
— Хорошая мысль, — вторит Ханна.
— Замолчи.
— Молчу.
— Ты приходишь ко мне и заявляешь, что твой отчим Борух Корзер, которому семьдесят пять лет…
— И который, однако, сумел сделать двоих детей моей матери…
— …что твой отчим Борух Корзер, которому семьдесят пять лет, смотрит на тебя с вожделением.
— Слабо сказано, — говорит Ханна. — Если бы он только смотрел, куда ни шло.
— …смотрит на тебя с вожделением и даже пытается прикоснуться к тебе в отсутствие твоей матери.