— Найди себя в грозе, Самидар, жена моя, — произнес Кимон; его голос был мягким, как любовное прикосновение. — Ты не принадлежишь стуже и огню, ты — воплощение грома и молнии. — Он показал на окно — очередная змеистая молния, казалось, придала особое значение его словам. Он опустил руку, и на мгновение его глаза стали прежними — нежными и голубыми глазами, которые она так любила. — Ты моя возлюбленная, по-прежнему и навсегда. — Его слова глухо отозвались в маленькой камере, как будто их разделяла огромная пропасть и он говорил из далекого далека. — Навечно и навсегда, — повторил он.
Весь ее гнев и ненависть к Келу не могли вытеснить ее страдания. Она упала на колени и зарыдала, ей страстно хотелось подержать его в своих объятиях; она не отрываясь смотрела, как он медленно исчезает у нее на глазах.
Когда Кимон превратился в бледную тень, она снова услышала его голос:
— Прощай, Самидар, Самидар, Самидар… Я любил нашего сына…
Снаружи взвыл ветер тонким и одиноким плачем.
Она сидела на полу и ждала, когда у нее кончатся слезы, они должны когда-нибудь кончиться, она знала это. Одеяло соскользнуло с ее плеч, от холодного воздуха руки покрылись гусиной кожей, но она даже не пыталась согреться или встать. Она чувствовала только, как сильно устала — и телом и душой, боль потери совсем лишила ее сил.
Но постепенно что-то в ней зашевелилось. Слова Кимона вновь и вновь звучали в ее голове. Он ведь вернулся в последний раз, чтобы донести до нее какую-то весть. О чем она? Женщина с трудом поднялась на ноги и подошла к окну.
Сверкающие молнии плели блестящие кружева на черных облаках. Гром гремел и перекатывался.
Ты — воплощение грома и молнии, — сказал ей Кимон. О чем это он? Она легла на подоконник и стала вглядываться в грозу. Дождь бил ее по лицу. Вспышки молнии, одна за другой, ослепляли ее. Каждый раскат грома повторял голосом Кимона: Положись на грозу, найди себя в грозе.
Она стояла так, пока не начало сводить ноги, пока вода не полилась с кончика носа и с густых прядей ее волос.
Вдруг, далеко внизу, из леса выскочил Ашур и помчался по темной равнине. Она ведь даже не заметила его отсутствия. Куда он убегал?
С диким криком единорог снова набросился на ворота. Она затаила дыхание, однако на этот раз ответного града стрел не последовало. Он наносил удары своими копытами по бревнам, но укрепленные железом ворота держались.
Рев бушевавшего Ашура заглушал звуки грозы. Единорог становился на дыбы, храпел и тщетно бил копытами, как будто бросал вызов лучникам, подставляясь под их стрелы. Он ревел, но из башни так никто ему и не ответил.