Странный запах коснулся ноздрей Самидар. Она втянула носом воздух. Запах становился все сильнее, но она еще не могла определить, что это так сильно пахнет. Принюхалась еще раз. Влага мешала распознать этот запах, притупляла обоняние. И все же он усиливался, становясь все явственнее.
Это был запах сырой золы.
Ее таверны больше не существовало, она сгорела дотла. Слабый отблеск далекой молнии осветил часть очага на кухне. Там и здесь Самидар различала обгоревшие предметы, бывшие некогда потолочными балками или частями столов. Почерневший кусок, имевший скорее круглую форму, похоже, прежде был ее железным чайником. Больше не осталось ничего. Даже конюшня превратилась в пепел, а лошади ее сейчас, наверное, в гарнизоне Риотамуса, предположила она.
Соскользнув с седла, она стала бродить среди руин, шевеля обгорелый хлам босыми ногами. Огонь уже давно погас, даже угли не тлели. Зола была холодной и влажной. Ее ступни и подолы юбок сразу же стали черными. Она прошла к очагу, кирпичи разбиты и опалены. Не выдержав легкого толчка, они рассыпались с глухим стуком.
Был ли сначала предан земле Кириги? — гадала она. Или в этом пепле есть и его останки? И если покопаться, она сможет найти его обгоревшие кости? Она снова внимательно рассматривала все вокруг, готовая чуть ли не голыми руками разгребать эти обуглившиеся развалины. Но в такой мгле ей не суждено сделать это.
Она вернулась к лошади и оглянулась, бросив прощальный взгляд на то, что некогда было ее домом. На мгновение воздух наполнился звуками: смехом, криками любовной страсти, стонами при родах. Это были их звуки — ее и Кимона, и Кела, и Кириги. Столь многое исчезло, затерялось в этой куче зловонной золы, и, когда она уедет, здесь будет пусто; невозможно ничем измерить эти потери.
Она взяла лошадь под уздцы и вывела ее через грязь дороги на чистую, прибитую дождем траву. Тщательно стерла золу со своих ног.
До сих пор она выжидала, чтобы вернуться сюда ночью в надежде забрать кое-что из своих вещей, которые могли бы ей понадобиться в дороге. Но слишком поздно. Все теперь было слишком поздно.
Она села в седло и направила лошадь через луг на север, оставив руины за спиной. В такую ночь даже стены Дашрани, что находятся на западе, невозможно увидеть, потому она совсем не беспокоилась, что кто-то заметит ее.
Не светила луна, по которой можно определить время. Она скакала, пригнувшись к седлу, намотав на руку скользкие поводья. Дождь не ослабевал. Холодная вода потоками сбегала вниз по лицу, шее, между грудями. Ее снова стала бить дрожь, а зубы застучали.