Глухо взвыла труба, и задние ряды большой фаланги развернулись навстречу северянам, предотвращая удар с тыла. Вероятно, здесь командовал более опытный военачальник: он либо встречался раньше с хайритами, либо следил за только что разыгравшейся схваткой. Воины в первой шеренге опустились на колени, скорчившись за щитами и прикрывая ноги солдат во втором ряду; те держали свои щиты на уровне груди. Опоясанный двойной сверкающей полосой металла, ксамитский строй ощетинился сотнями копий. Одни были вытянуты метра на три, чтобы не подпускать всадников слишком близко; другие, торчавшие на вдвое меньшее расстояние, были готовы нанести смертельный удар. Никто, даже тренированный хайритский боец, не сумел бы пробиться сквозь внешний слой этого частокола, уворачиваясь одновременно от выпадов копий, поджидавших на полтора метра дальше. Вряд ли хайритов можно было победить таким способом, но остановить – несомненно. И Ильтар, видимо, уже понял это.
Его предостерегающий крик был повторен сотниками, и все же несколько горячих голов, попытавшихся пустить в ход чели, повисли на ксамитских копьях. Отряд промчался вдоль фронта фаланги, выбивая стрелами о ксамитские щиты громоподобную лязгающую мелодию. Каждый всадник со второго седла успел выстрелить трижды, но Одинцов, по-прежнему замыкавший колонну со своими оссцами, видел, что эти залпы принесли нападавшим мало пользы. Упали три-четыре десятка фалангитов из самых неосторожных или несчастливых; их место тут же заняли другие бойцы.
Теряя время, стрелы и темп атаки, хайриты развернулись для второго захода – с тем же результатом. Ильтар начал новый поворот. Либо он тянул минуты, судорожно выискивая способ, как пробиться сквозь этот смертоносный частокол, либо не мог смириться с тем, что уже понял Одинцов, – северян остановили! Безусловно, они владели и свободой маневра, и полем – всем полем, кроме той его части, где стояли эти невероятно упрямые ксамиты.
Пять передних шеренг большой фаланги продолжали перемалывать джейдские орды, теснимые с востока вторым отрядом. Со спины Баргузина Одинцов видел, как падали всадники, телохранители и адъютанты, окружавшие бар Нурата; и вместе с ними клонились к земле, втаптывались в кровавую грязь айденские вымпелы. Вот черный жеребец полководца вскинулся на дыбы, оскалив зубы в агонии, потом рухнул на бок. Похоже, Нурату не выбраться из этой свалки… Нет, он все-таки поднялся, уже со щитом на плече, подхваченным из рук умирающего солдата, и теперь медленно пятился назад, отбивая мечом жалящие острия копий. До него было с полсотни метров – непреодолимый путь, перекрытый всей толщей ксамитской строя, – и Одинцов заметил, какая дикая ярость искажала обычно холодное сумрачное лицо стратега. Он проигрывал битву и вместе с ней – жизнь! Упрямый, никому не верящий бар Нурат, лучший имперский полководец…