Впрочем, ничего еще не было потеряно. Пять мужчин и женщина против одного бойца с челем – такое соотношение казалось вполне приемлемым. Если, конечно, ксамиты не доберутся до своих дротиков…
Путы на руках и ногах Одинцова не тревожили. Как говорит Ильтар, у настоящего хайрита по ножу в каждом сапоге… Один клинок его пленители изъяли и успокоились на этом, другой искать им было лень. Непростительное легкомыслие! Он чувствовал твердость кинжала за правым голенищем и знал, что может дотянуться пальцами до рукояти.
Только осторожно, очень осторожно, почти не шевелясь…
Нащупав бронзовое оголовье клинка, Одинцов потянул, и нож покорно вышел из ножен. Теперь ухватить его покрепче и перевернуть… Хорошо, что у Рахи такие длинные, гибкие и сильные пальцы… как у него самого в молодости! Одинцов пошевелил правой кистью, ею можно было двигать, но локти и предплечья находились словно в тисках. Дай бог, чтобы руки связали одним куском ремня! Запястья он освободит, а вот до локтей не достать… никак не достать…
Сильно изогнув кисть, Одинцов полоснул по ближайшему доступному витку своих пут. Раз, другой, третий… Резкая боль подсказала ему, что задета кожа, но лезвие, видимо, прорезало три-четыре ременные петли – кисти освободились сразу; потом, словно нехотя, охвативший локти ремень расслабился, и Одинцов осторожно освободил руки.
Он огляделся из-под полуприкрытых век. Смуглолицый у костра дремал, как и его тощий приятель и два молчаливых разведчика. Бородатый беззвучно шевелил губами, что-то прикидывая на пальцах – может, выбирал пытки, которым скоро подвергнет пленника. Женщина, сидевшая около тела К’хида, глядела в небо; несмотря на разделявший их десяток метров и слабое освещение, Одинцов хорошо ее рассмотрел. Она была похожа и не похожа на тех ксамитских плясуний, что танцевали в кабаке «Под юбкой шлюхи». Те – рабыни, а эта… эта гордячка, свободная, как ветер! Эта скорее умрет, но не пойдет в неволю и никому не покорится! Он видел ее чеканный медный профиль, нос с едва заметной горбинкой, высокие скулы, уголок пухлого рта, округлую линию подбородка… Жаль, если в драке с ней случится что-то неприятное. Эта Р’гади была красива! Одинцову редко приходилось убивать женщин, и каждый раз на то были особые причины; но всегда память о содеянном долго терзала его. Обычно же в схватках с прекрасным полом он привык использовать не меч, а другое оружие.
Ну, посмотрим, решил он, резко перекатился на спину, подтянув колени к груди, и рассек своим кинжалом стягивавшие лодыжки ремни.
В следующий миг он перепрыгнул через костер, слегка опалив волосы на ногах, и всей тяжестью обрушился на смуглолицего здоровяка. Тело ксамита смягчило удар о землю; придавив врага коленом, Одинцов резко пригнул его голову к груди, услышал треск позвонков и полоснул, для верности, кинжалом. Первый, отметил он, поднимаясь и засовывая нож в сапог. В его правой руке уже был зажат дротик, острие которого через секунду на ладонь вошло в бок второго лазутчика.