Чем же больше всего впечатляет Фудзи? Может быть, сочетанием своего величия с гордым одиночеством? Первая вершина Японии возвышается как бы на ровном месте. Горы вокруг есть, но небольшие и стоят на почтительном расстоянии, не решаясь заслонить, исказить ее безупречных очертаний.
Фудзи волнует своей картинностью в благородном смысле этого слова. Кажется, перед тобой не явление природы, а произведение искусства…
Автобус вдруг резко тормозит, прижимаясь к обочине. Из-за поворота вырывается колонна буро-зеленых грузовиков с зажженными фарами. Они вихрем проносятся по оцепеневшему шоссе. В глазах остаются только огромные белые буквы, написанные на каждой машине: «Боеприпасы».
Хочется зажмурить глаза, хочется убедить себя в том, что это могло лишь привидеться на дороге, проложенной ради того, чтобы священная гора раскрывала перед человеком свои сто лиц.
Фудзи – она по-прежнему передо мной, но как раз к ней-то и свернули грузовики со снарядами. Там, на фоне воспетых поэтами склонов, колышется на шесте звездно-полосатый флаг. У поворота на проселок, где еще не улеглась пыль, белеет щит: «Американская зона. Вход воспрещен японским законом».
Парни с нашивками «Морская пехота США» в такой же степени символизируют политику американской военщины в Азии, в какой Фудзи – Японию. Что толку вести многолетнюю тяжбу, кому принадлежит народная святыня – храму или государству, если как раз она стала местом, где беззастенчиво попираются суверенные права нации? Как бы ни больно было японцу видеть рану, все глубже рассекающую западный склон Фудзи, терпеть бесчинства янки на восточном склоне еще тяжелее. Придет время, и другой суд – суд истории вынесет на сей счет свой приговор.
Я был на Фудзи в день, когда местные жители сорвали назначенные там американцами ракетные стрельбы. На полицейские цепи, преграждавшие доступ на полигон, двинулась колонна крестьянок. Женщины запели песню о всенародной любви к священной горе – песню, которую каждый японец еще в колыбели слышит от своей матери. И строй вооруженных людей в касках, которым по роду службы меньше всего свойственно поддаваться чувствам, дрогнул и отступил.
Окрестные земледельцы, проникшие к мишеням с плакатами: «Фудзи не будет полигоном вьетнамской войны», стали таким же воплощением национального духа, как и сама гора.
Заморские туристы, что приезжают развлечься в Токио, жадно накидываются на сувениры с контуром Фудзи. Для них это марка местной экзотики, вроде наклейки на чемодан.
Да, Фудзи и сегодня остается национальным символом Японии. И будь жив Хокусаи, он написал бы ее сто первый лик. Он изобразил бы не только воронки на теле горы, но и крестьянок, бесстрашно усевшихся на стрельбище. Он напомнил бы, что израненная, но не попранная святыня, символизирующая собой японский народ, – вулкан дремлющий, но не потухший; вулкан, который способен показать свою могучую силу.