– Да ты не шепчи, – засмеялся жилистый. – Деду в обед сто лет, глухой как тетерев.
Катарина коснулась плеча пенсионера. От неожиданности Ким вздрогнул.
– Что? Уже уколы делать пора?
– Савелий Дмитриевич, я не врач, я приехала к вам, чтобы поговорить! – заорала Катка.
На тумбочке покоился стакан с водой, в котором, в свою очередь, плавали зубные протезы Кима. Вставив зубы, Савелий прошепелявил:
– Незачем так кричать, я не глухой.
– Угу, ты суперглухой, – заржал парень.
Катарина присела на кровать, поближе к изголовью старика.
– Мне нужна ваша помощь, больше обратиться не к кому.
– Эка ты наивная, да какой же помощи от меня можно ждать?
– Вы знаете женщину по имени Лола?
Выцветшие, некогда голубые глаза Савелия Дмитриевича заблестели. Причмокнув, он переспросил:
– Долорес? Да… я ее знаю, вернее, знал.
– Кем она вам приходится?
Ким покосился на парня и, поманив Катку пальцем, прошептал:
– Здесь не место!
– В смысле?
– Слишком много лишних ушей. Понимаешь?
– И как же быть? – Катка невольно понизила голос.
– Ну-ка, касатка, помоги мне с кровати подняться. Сейчас мы с тобой в коридорчик выйдем, у окошка на стульчике устроимся и поговорим.
– А вам можно ходить?
– Да, да… ты права, лучше у стеночки, у окна-то сквознячок.
– Савелий Дмитриевич, а вам ходить можно?! – проревела Катка, как пароходная сирена.
– Ну вот, опять ты кричишь! У меня барабанные перепонки лопнут, говори тише. Конечно, можно, что я, по-твоему, паралитик?
Поддерживая Кима, Катка направилась к выходу из палаты.
– Касатка, ты не спеши, куда так гонишь? Помедленней, помедленней, вот… Погодь, я палку в другую руку возьму.
Уже в дверях Ким обернулся и обратился к парню:
– Витек, бросай газету, собери-ка мне кубик Рубика. Час вожусь, ничего не получается.
– Ой, дед, отвали со своим кубиком. Достал уже!
– А куда мы идем с этой юной особой, тебя не касается!
– Во глухотища! Ну, отпад!
– Касатка, идемте, идемте.
В коридоре, усевшись на колченогий стул, Савелий Дмитриевич облегченно выдохнул:
– Здесь нам никто не помешает. Я, знаешь ли, человек старой закалки и привык на деликатные темы говорить тет-а-тет.
Копейкиной не терпелось услышать его рассказ.
– Вы не ответили: Лола – ваша родственница?
– Я звал ее Долорес, по-моему, так звучит намного солиднее. Ты согласна?
– Согласна, согласна, но кто же она?
– Она моя и радость, и огорчение. Вот такая лебеда. Сначала Долорес была мне светом в окошке, потом превратилась в обманщицу. Но надо рассказать все с самого начала, а то ты не скумекаешь, что к чему. Значит, дело было так…
* * *
Три с половиной года тому назад к Савелию Дмитриевичу пожаловала симпатичная девушка. Ну, может быть, не совсем и девушка, но для девяностолетнего человека все, кому меньше пятидесяти, кажутся зелеными юнцами.