Прежде чем заговорить, Геннадий Тимофеевич долго смотрел в окно на суетившихся рабочих.
– Я готов отдать вам картину Кима хоть сейчас, и совершенно бесплатно. Дарю!
– С чего вдруг такая щедрость?
– Не желаю иметь в доме подделку. Да не просто подделку, а подделку некачественную!
Копейкина ждала именно этих слов. Еще в больнице она догадалась, что Лолита появилась в квартире деда далеко не случайно. Она охотилась за картиной. Она и была ее целью. Этим и объясняется путевка в санаторий. Пока старик поправлял здоровье, Лолита действовала без промедлений.
– Вы шутите? – Катарина наигранно возмутилась.
– Ничуть. Цена этого «шедевра» – максимум рублей пятьсот.
– Но у Савелия был подлинник!
– В том-то и дело: был. А где он сейчас? Куда подевался? Когда я увидел это убожество на стене Савелия, меня чуть удар не хватил. Знали бы вы, каких сил мне стоило смолчать! Невооруженным глазом было видно – картину подменили. Но подслеповатый дедок ничего не замечал. Сказать ему правду я не сумел, все-таки почтенный возраст мог сказаться. Спровоцировать у старика инсульт или инфаркт мне не улыбалось. Пришлось выложить свои кровные и забрать подделку.
Геннадий тяжело задышал.
– Я просил его продать мне картину еще в начале века! Савелий стоял насмерть. Уперся рогом, и хоть ты тресни. Ладно, думаю, пройдет время, сам прибежишь. Что, в принципе, и произошло полгода тому назад. Только вот вожделенный объект меня уже не устраивал.
– И как, по-вашему, можно было совершить подмену?
– Очень просто. Любой мало-мальски способный художник в состоянии написать копию с оригинала. Люди, далекие от искусства, в девяноста случаях из ста подмены не заметят.
– Как вы справедливо заметили, чтобы написать копию, необходимо иметь перед глазами оригинал. Савелий Дмитриевич живет один, значит, кроме него, картину никто не мог видеть. Следовательно…
– Не частите. Вы же не знаете всех мелочей. Несколько лет тому назад Савелию заморочила голову одна особа – Лола. Бабенка представилась сотрудницей райсобеса и давай вешать ему лапшу на уши. Дед ей ключи от своего жилища доверил, а сам в санаторий рванул. И я ни минуты не сомневаюсь, что она провернула нехитрую операцию именно во время отсутствия Савелия Дмитриевича. О Лоле я узнал слишком поздно. Первой моей мыслью было заявить в органы, но потом я передумал, решил найти воровку лично.
Копейкина задала главный вопрос, собственно, ради этого вопроса она и приехала к Геннадию:
– И как успехи?
– Трудно заниматься поисками человека, когда, кроме имени, которое, кстати, может быть и ненастоящим, о нем ничего не известно. Но я действовал по-другому. В своей области я спец, поэтому в большинстве случаев с закрытыми глазами могу определить, кисти какого художника принадлежит та или иная картина. Но, обратите внимание, я говорю – художник. Художник, понимаете? Кто такой художник? Это человек, умеющий чувствовать то, чего не в состоянии почувствовать никто другой. Он может слышать тишину, видеть слова и вообще казаться всем окружающим каким-то чудиком не от мира сего. А есть и такие, кто просто малюет картинки, не задумываясь о том, что своими действиями они позорят профессию. Я сам художник, и у меня было много учеников. Практически все – полные бездарности. Самым бесталанным был Мишка. Я ему говорил в открытую: займись чем-нибудь другим, не твое это! Без толку. Мы расстались, но многие из его работ до сих пор хранятся у меня. Позже я показывал их другим ученикам, говоря: «Полюбуйтесь на произведение ремесленника».