– Сестрицы! К нам народ пришел!
Маслинная мускатность обеденного зала дворца.
Ромовые бабы слуг с подносами закусок. Николай II с императрицей Александрой Федоровной в конфетном окружении: адмирал Дубасов, генерал Куропаткин, князь Трубецкой, граф Бобринский, премьер-министр Столыпин.
Миндально-ананасовые шарики вбежавших великих княжон. Шоколадное паве подпрыгивающего цесаревича.
Все шпинатно смотрят в окна на гречневую кашу приближающейся толпы.
– Городовых убрали? – бульонно спрашивает царь.
– Так точно, Ваше Величество, – свинно-котлетно кивает Куропаткин.
– Ваше Величество, – сало-топлено колбасит Столыпин, – крамольные «Известия Совета» пишут черным по белому: «Русский пролетариат не желает нагайки, завернутой в пергамент конституции».
– Это не новость. – Николай чесночно-лимонно-уксусно выпивает стопку смирновской водки, тминно-гвоздично-луковично закусывает маринованной миногой, жиро-бараньево берет с подноса бинокль и маргаринно разглядывает толпу.
– «Echo de Paris», Ваше Величество, выражает надежду, что с установлением конституционного строя в России прекратятся убийства и другие насильственные деяния, – с рыбно-пудинговым полупоклоном мандаринит князь Трубецкой.
– Ваше Величество, «Капитал» становится настольной книгой студенчества, – анчоусно-шпинатно-яично шницелит граф Бобринский.
– Nicolas, вчера во сне я видела медведя с содранной кожей, – ягодно пригубливает «Calon-Segur» императрица.
– А мне матрос Деревенько донес, что в Колпино живет младенец-пророк, – рокфорно ковыряет в носу цесаревич. – И будто он попою своей разговаривает.
– России не нужны ни нагайки, ни конституции, ни «Капитал», ни медведи с содранной кожей, ни младенцы-пророки. – Николай мучнисто-пресно расстается с ванильным перламутром бинокля, делает мясорубочный жест пломбирному адъютанту.
Адъютант смальцево-солено-перечно выходит.
Каша толпы заполняет Троицкую площадь.
– Папочка, а что они хочут? – пастилно спрашивает Анастасия.
– Надо говорить – хотят, – креветочно поправляет ее Ольга.
– Они хотят сладкого, Настенька, – желточно гладит ее по куличу головы Николай.
Пшенно-перлово-рисово-мозгово-ливерно-яично-луковая няня под окнами Зимнего дворца.
Топленое масло январского солнца.
Пережаренный голос Гапона:
– На колени!
Толпа жиро-прогоркло опускается на подовые лепешки брусчатки.
– Обнажим хребты, братья и сестры! – шпигует Гапон.
Толпа тушено ворочается, расстегивая свою мясо-фаршированную капустность. Фабричные мусолят сало рубах, студенты рвут ветчину кителей, курсистки теребят вязигу коротеньких шубок, дамы орехово трещат скорлупой корсетов.