Они прошли сквозь ряд кулис, свернули к актерским уборным. По коридору на них быстро надвигалась процессия во главе с новым конферансье Евсеем Берманом. Двухметровый, непомерно толстый, кучерявый, с огромным, величиной с голову жеребенка носом, Берман размашисто шагал, скрипя и топая черными лоснящимися сапогами. На нем была красная рубаха, черная кожаная жилетка с тремя золотыми цепочками и полосатые, заправленные в сапоги брюки. В руках Берман держал громадную, размером с бочку, эмалированную кружку. На ней сбоку были нарисованы три горбатых носа в виде трех шестерок – 666. За Берманом следовали шесть горбатых длинноносых раввинов с большими ножами и шесть хасидов с пейсами до земли и увесистыми плетками в руках. На концах плеток блестели стальные крючья.
– Привет двум братам-акробатам! – пророкотал он, протягивая огромную ручищу с четыремя золотыми перстнями.
– Здравствуй, Ёся, – шлепнул Оболенский по его ладони.
– Как сегодня? – остановился Берман, дыша, как кузнечный мех.
– Вполне, – устало потянулся Шноговняк.
Раввины и хасиды молча встали за круглой спиной Бермана.
– Слушай, тебе Понизовский не звонил сегодня? – Берман снизу вверх смотрел на Оболенского черными, выпученными, как у рака, глазами.
– Нет, а что? – Оболенский достал пачку сигарет, стал распечатывать.
– Он чего-там с «Зеленой наковальней» предлагает сделать, там проект какой-то… ну…
– Какой проект? – Шноговняк поправил одну из цепочек на брюхе Евсея.
– Ну, там это… – плаксиво-раздраженно скривил губы Берман, – …Шанцева и Вова Рябинин, чего-то они в декабре запускают по ОРТ, ну… хуйню какую-то, типа ток-шоу… ну, он сегодня сюда припрется на банкет, попиздим тогда.
– Ёсь, мы щас валим, – отрицательно качнул головой Оболенский.
– Чего? – оттопырил нижнюю губу Берман. – Бухать?
– Типа того, – ткнул его в живот Шноговняк.
– Куда? В «Балаганчик», что ль?
– Типа того! – усмехнулся Оболенский.
– Интеллектуалы хуевы! – махнул рукой Берман, зевнул и затопал по коридору.
Раввины и хасиды поспешили за ним.
– Ни пуха, Ёсик! – крикнул вдогонку Шноговняк.
– На хуй, на хуй, на хуй! – раздалось в конце коридора.
Шноговняк и Оболенский вошли в гримерную.
Оболенский сел за гримерный столик, посмотрел на свое отражение. Незажженная сигарета в его мокрых огромных губищах выглядела зубочисткой.
– Чего-то сегодня… – он устало выдохнул и зажег сигарету.
– Чего? – Шноговняк стирал пудру с красивого лица.
– Муторно как-то.
– Сейчас расслабимся. Мне тоже с утра в голову какая-то хуйня лезет…
– Эта дура еще… пизда…
– Кто?
– Да… Иванова… налетела на меня в темноте, даже не извинилась, кобыла…