После этого Йен опять разрыдался, а Шинни едва слышно пробормотал что-то о соболезновании и пошел в гостиную.
Теперь Джеффри казалось, что старый костоправ проторчал там довольно долго…
А может быть, память и обманывала его. Но вышел он оттуда чуть ли не веселым, и здесь память не подводила Джеффри, он был в этом уверен, слишком уж неуместным было выражение лица врача в доме, где царило горе утраты, в комнате, где миссис Рэмедж уже повесила траурные шторы.
Джеффри вышел тогда со стариком в кухню и неуверенно заговорил с ним. Он попросил его выписать Йену снотворное, так как Йен выглядел совсем больным.
И Шинни почему-то показался ему совершенно обескураженным.
— Вовсе не похоже на мисс Ивлин-Хайд, — сказал он. — В этом я убедился.
Он, вышел из дома и направился к своей коляске, даже не удостоив Джеффри ответом.
Джеффри вернулся в комнату и тут же выбросил из головы непонятную реплику доктора, объяснив себе его страшное поведение старостью, усталостью и горем об усопшей. Его мысли вернулись к Йену. Он, подумал: поскольку снотворного не будет, придется лить Йену в глотку виски до тех пор, пока бедняга не отключится.
Пропустил мимо ушей… забыл…
До сегодняшнего вечера. Вовсе не похоже на мисс Ивлин-Хайд. В этом я убедился.
В чем?
Джеффри не знал, но намеревался выяснять, даже подвергая серьезному испытанию собственный рассудок, — он понимал, какую цену, возможно, придется заплатить за истину.
ГЛАВА 4
Когда Джеффри постучал в дверь домика миссис Рэмедж, она еще не ложилась, хотя обычно в это время давно уже спала. После смерти Мизери миссис Рэмедж отправлялась спать с каждым днем все позже.
Она, разумеется, не могла положить конец беспокойным метаниям в постели, но по крайней мере в ее силах было оттянуть начало мучений.
Конечно, она была самой практичной и уравновешенной женщиной на свете, и тем не менее, услышав внезапный резкий стук в дверь, непроизвольно вскрикнула и облилась горячим молоком, которое как раз наливала в чашку. В последнее время она постоянно была на взводе, могла расплакаться в любой момент.
Причиной тому было не горе, хотя горе практически уничтожило ее. Причина таилась в странном ощущении тревоги, непонятном ощущении, подобного которому она никогда не испытывала прежде.
Временами ей казалось, что ее измученный, погруженный в печаль ум не в силах ухватить какие-то мысли, которые витают поблизости, и это к лучшему, так как сформулировать их для себя было бы слишком страшно.
— Кого там принесло в десять часов? — закричала она. — Эй, вы, благодарить вас не стану, я здорово обожглась из-за вас!