– Да, знаю. А иные говорили, будто все время ждали чего-то в этом роде.
– Надо же, подумать только…
– Скажите, а сейчас вы чувствуете себя несчастной?
– Да нет. Скорее счастливой… еще чуть-чуть, и я была бы совсем счастлива. Будь у меня тот сад – я впала бы в полное счастье, да только они ведь никогда мне его не вернут, а я… я предпочитаю такую жизнь, так даже лучше, эта тоска от разлуки с моим садом… потому что теперь мне ведь надо все время быть начеку, следить, как бы не допустить какой оплошности.
А будь у меня мой сад, это было бы невозможно… это было бы уже чересчур.
Так что же они говорили?
– Говорили, что у вас было все, чтобы быть счастливой.
– Что правда то правда…
В том саду я думала о счастье. Я уже совсем-совсем позабыла, о чем же это я там думала, сидя на той лавочке. Теперь, когда все кончено, я уже больше не понимаю, о чем думала тогда.
А Робер, неужели и он тоже говорил, будто у меня было все, чтобы быть счастливой?
– Нет. Он сказал: «Кто знает, может, сложись у Клер жизнь иначе, все было бы совсем по-другому».
– А как иначе, он не сказал?
– Нет, не сказал.
– Тогда мог бы и промолчать, какая разница…
А Альфонсо? А он что сказал?
– Сам я с Альфонсо не встречался. А на следствии он не сказал почти ничего. Похоже, он не очень ясно представлял себе, какая вы на самом деле.
– Странно, что Альфонсо ничего не сказал… ведь кто-кто, а уж он-то знал, что думать об этом убийстве.
– Вам приходилось говорить с ним об этом?
– Да нет, мне бы такое и в голову не пришло, конечно, нет, да и что мы бы могли сказать друг другу? Нет, просто, понимаете, когда целых двадцать два года, изо дня в день видишь Альфонсо, говоришь с ним, пусть всегда одно и то же – добрый день… добрый вечер… – все равно что-то да остается.
Или иногда в Виорне по ночам…
– А почему вы сказали: «Теперь, когда все кончено…»? Вы что, и вправду так думаете?
– А разве теперь что-нибудь еще может начаться? Стало быть, все кончено.
Она мертва, значит, для нее все закончилось. Я сделала это – значит, и для меня тоже…
С домом покончено, и для него тоже все позади. Это длилось целых двадцать два года, но теперь все кончено, все позади…
Один день, длинный-предлинный – день-ночь, день-ночь, – и потом вдруг это убийство…
Помнишь зиму, когда приходится жить без сада, а в остальном все время одно и то же. По-моему, на этой лавочке я успела передумать обо всем на свете.
Я читала газету, а потом, сидя на лавочке, думала о том, что в ней было написано. Иногда даже о политике. Мимо проходили люди, я думала о них… И о Марии-Терезе тоже думала… как ей жилось… Даже затыкала себе воском уши. Не так часто, может, раз десять, не больше, вот и все. А что мой муж, он говорил вам, что собирается продать дом?