— Здравствуйте, — встаю из-за стола, подхожу и протягиваю руку.
Руку пожимает достаточно крепко, но молча. Взгляд чуть прищуренных глаз очень насторожен.
— Садитесь, — показываю рукой на кресло у низкого столика и сам сажусь во второе, — Чай, кофе?
— Чай, пожалуйста, — взгляд становится несколько удивленным, — Вы хотите меня завербовать?
— Вы, знаете, кто я такой? — улыбаюсь и отдаю распоряжение принести чай.
— Это ведь вашу фотографию поместили в «Правде» в связи с награждением… — он кивает на мою грудь, где висит звезда Героя.
— Правильно. Я директор Службы Государственной Безопасности Синельников Егор Иванович. И неужели вы думаете, я лично буду заниматься вербовкой какого-то агента? Еврея, убежденного сиониста, назначенного лидером правого сионизма Владимиром Жаботинским комендантом польского отделения «Бейтара»?
В глазах появляется удивление моими знаниям и страх. Одновременно чувствуется гордость.
— Нет. Я пригласил вас, чтобы протянуть руку дружбы!
Вот теперь только удивление. Очень большое удивление.
— Я правильно понимаю, что сущность сионизма заключается в создании независимого еврейского государства на территории нынешней Палестины и, по возможности, добровольной репатриации туда большинства евреев планеты?
Удивление смешалось с интересом.
— В первом приближении вы правы. Но почему вдруг, как я понимаю, вы решили нам помочь?
Очень быстро соображает. Отлично!
— Несколько причин, — я делаю паузу, позволяя секретарю быстро сервировать столик. Бегин бросает кусочек быстрорастворимого сахара в стакан, аккуратно, не касаясь ложечкой стенок стакана, размешивает и, положив ложечку на блюдце, вопросительно смотрит на меня. Что-то общее чувствуется в его поведении с полковником Коганом. Аккуратность? Культура?
— Во-первых, — продолжаю я, сделав глоток отличного грузинского чая из своего стакана. Причем ложечку я по привычке не вытащил, а придерживаю пальцем, — враг моего врага — мой друг.
— Советский Союз не воюет с Великобританией, — говорит Бегин.
— То есть вы признаете, что англичане ваши враги?
Чуть-чуть затравленное выражение. Но гордость перебивает почти все остальные чувства.
— А я этого никогда и не скрывал.
— А немцы? — продолжаю я свои провокации.
— Вы считаете, что после "Нюрнбергского закона" и "Хрустальной ночи" я должен их любить?
Нда. Привычка отвечать вопросом на вопрос — это явно национальное. Попробуем говорить в его манере.
— Если я вам скажу, что война между Советским Союзом и фашисткой коалицией с Великобританией, в том числе, неминуемо будет в этом году, вы мне поверите?