Аркадина. Он весь погружен в себя, в творчество, но если его что-нибудь расстроит, потом долго мучается и не может писать. Успокойся, милый. На свете нет ничего такого, что стоило бы твоих слез.
Тригорин (внезапно успокоившись, смотрит на нее со странным интересом.) Даже если это смерть твоего сына?
Аркадина (вполголоса). У меня есть только ты, только ты… (Внезапно до нее доходит смысл слов Тригорина, она резко оборачивается к Дорну.) Это правда? Так все-таки…? Он снова стрелялся, да?
Дорн. Да, и на сей раз, к сожалению, удачно. То есть, я хочу сказать, неудачно.
Всеобщее смятение. Маша некрасиво и громко кричит басом. Секунду спустя к ней присоединяется Аркадина — более мелодично. Поняв, что Машу ей не перекричать, грациозно и медленно падает. Шамраев и Дорн подхватывают ее на руки, стукнувшись при этом лбами.
Шамраев. Пардон.
Вбегает Медведенко. За ним, отчаянно крутя колеса, вкатывается на инвалидном кресле Сорин.
Сорин. Что? Что такое? Что-нибудь с Костей?
Медведенко. Убили? Кого-нибудь убили?
Шамраев. Что ты несешь! Дурак! Константин Гаврилович застрелился.
Маша (перестает кричать). Евгений Сергеевич, дайте папиросу. (Закуривает и говорит, отчетливо выговаривая каждое слово.) Я — никогда — себе — этого — не — прощу. (Отходит к окну и в дальнейшем стоит к залу спиной, обхватив себя за локти.)
Полина Андреевна. Я знала, я знала, что этим закончится…
Аркадина (она все еще на руках у Шамраева и Дорна): Доктор, а может быть, он только ранен? Ведь в прошлый раз лишь чуть-чуть пулей оцарапался. (Поднимается.)
Дорн (махнув рукой): Какой там. Прямо в ухо, и мозги по стенке.
Аркадина снова падает. Ее опять подхватывают.
Аркадина: Но… но почему, зачем? Почему именно сегодня, когда я приехала! Это он нарочно дождался, чтобы мне досадить! Он всегда меня ненавидел.
Сорин (всхлипывая): Что ты, Ирочка, он так тебя любил. Ах бедный, бедный…
Медведенко. Теперь уж лошадь точно не дадут. Ни сегодня, ни завтра. Придется идти шесть верст пешком, да еще под проливным дождем.
Аркадина (выпрямляется, отталкивает Дорна и Шамраева, говорит трагическим голосом): я должна его видеть.
Тригорин (Он уже совершенно спокоен.) Не надо! Я схожу, а тебе не надо.
Дорн (В сторону). Ох уж эти писатели. Аще не вложу перста моего в язвы гвоздинные, не иму веру. А после вставит в роман.
Шамраев. Борис Алексеевич, я с вами.
Входят в правую дверь. Остальные ждут. Дорн наливает в стакан вина и пьет; Сорин, закрыв руками лицо, тихо плачет; Аркадина скорбно смежила веки; Маша стоит у окна; Полина Андреевна с тревогой смотрит на дочь.