– Поняла, – прохрипела я.
– Ну и отлично. Само собой разумеется, никаких контактов с ментами, иначе – уговор будет расторгнут. Ясно?
– Да.
Сосулька выходит из комнаты, потом около меня вырастает один из тех, c кем я ехала в машине, он развязывает меня и выводит на улицу. Там я опять сажусь с ним в машину, и он довозит меня до ближайшей станции метро. Это «Выхино».
Жизнь складывалась так, что хреновей не бывает. Любовник исчез в неизвестном направлении вместе с деньгами и конфиденциальными бумагами клиента, а тут новая проблема – я должна достать компромат на некоего Хатонцева, которого я даже в глаза не видела и не представляла себе, кто это такой.
Я еще раз с признательностью вспомнила Александра Степановича. Он предвидел многое и поэтому сознательно разграничил свою личную жизнь, то есть меня и остальные дела.
Но теперь эхо прошлого настигло меня, и нужно срочно что-то делать.
Я сидела на кухне и пила свою любимую текилу. Я стала уже совсем пьяной и неожиданно подумала: мне не нужно сидеть и ломать голову, надо обратиться к Борьке Каргопольскому, и он все расскажет.
После смерти Рысева я бежала от своего прошлого и рассталась с людьми, которые знали его и меня. Таких немного, но тем не менее они были. Я без сожаления оборвала все контакты, оставив только Борьку, рыжебородого врача-стоматолога, пьяницу и бабника, чей отец еще с юности дружил с Рысевым. Поэтому Александр Степанович без опаски познакомил меня с Борькой, в сущности, безобидным человеком, единственным недостатком которого была страсть к сочинительству плохих стихов.
Что Рысев нашел в Борьке – для меня загадка. Но когда Рысев бывал в Москве, он брал меня и приезжал к Борьке. Тот накрывал стол, cтавил выпивку и после пары-тройки рюмок начинал декламировать свои вирши. Мне откровенно хотелось смеяться, но я сдерживала себя, потому что cтоило мне только перевести взгляд на Рысева, на его рассеянно-отрешенный вид, когда он весь был слух и внимание, как я понимала: нужно скрывать свое отношение к Борькиному творчеству, если не хочу поссориться с Рысевым или крепко его обидеть.
Все Борькины стихи были в основном посвящены тайге. Он уехал из Омска в двадцатилетнем возрасте, но до сих пор тосковал по своей родине, несмотря на то, что уже больше пятнадцати лет жил в Москве.
Позже, поразмышляв, я поняла, что Рысева трогало восторженное отношение Борьки к таежным лесам и сибирским просторам. Это была перекличка двух людей, влюбленных в Сибирь. Просто в то время я этого не понимала, а Борька ничего не хотел мне объяснять, считая себя гениальным поэтом-самоучкой, которого признают за талант, а не за общность корней.