Сели за стол. Достали из чемодана фляжки, консервы. Выпили за молодых, закусили. Вопреки обычаю, второй тост провозгласила Лариса:
— За Володину дочку… За нашу с Володей дочку… Потом пили за победу, за счастливое возвращение. Почему-то не кричали «горько» — не получалось…
Прежде чем стемнело, я с Катуковым двинулся дальше. Надо было спешить в Москву.
Новобрачные же, воспользовавшись трехдневным отпуском, остались в Курске…
Тяжки осенние проселки. Колеса втаптывают в грязь листья, ветки. «Додж» с надрывным гулом вытаскивает на буксире «эмки». От лужи до лужи, от ухаба до ухаба. Ни все мосты восстановлены. А восстановленные снова разбиты немецкими бомбами. Машины переваливаются с боку на бок в глубоких колеях объездов.
В минуты коротких остановок Михаил Ефимович отрешенно оглядывается по сторонам. Здесь, под Мценском, он воевал в сорок первом году.
— …Окружили нас тогда. Худо было. Думали: конец. Спасибо, Бурда прорвался, выручил… А мост этот «чертовым» назвали. Быки у него ходуном ходили под танками…
Ночью минуем моргающий красным глазом КПП на южной окраине Москвы.
Водители плохо ориентируются на темных улицах. Машины петляют, как слепые, пока не выезжаем к гостинице «Москва». С надеждой на отдых распахиваем зеркальную дверь.
— Вам номера не бронировали. У Катукова есть где остановиться. Но куда деваться мне с Балыковым и Кучиным?
— Товарищ генерал, — обращается Балыков, — имеется адресок. Один политотделец дал, навестить просил стариков…
Выбирать не приходится. Поднимаемся по улице Горького, сворачиваем на Тверскую-Ямскую, через Подвиски на Сущевскую.
Нажимаю костяную кнопку. Звонок не работает. Несмело стучу. Ждем долго. Наконец:
— Кто там?
Как объяснить кто? Но Балыков быстро находится:
— От Андрюши мы.
— От Андрюши, от Андрюши приехали! — неожиданно громко кричат за дверью.
Звенит цепочка, лязгает замок.
— Проходите, пожалуйста, проходите.
Коридор московской квартиры: сундук, на нем корзинка, на корзине чемодан. Рядом стоит на попа матрац с вылезшими пружинами.
Тесные, заставленные комнаты. На комоде большая фотография — мальчик в матроске.
— Это наш Андрюша! — кивает худой мужчина в телогрейке, одетой поверх рубахи. По лицу мужчины видно, что худоба его военного времени.
С кухни доносится шум примуса: хозяйка кипятит чай. Не хотят слушать моих извинений, расспрашивают о сыне. А когда я попробовал заикнуться, что завтра переедем в гостиницу, хозяин помрачнел:
— Конечно, товарищ генерал, в гостинице комфорту больше.
Не уехали мы назавтра в гостиницу. Так и остались в тесной квартирке на Сущевке. Но радушие хозяев не могло скрыть от нас их бедности.