– Мне не нужна такая честь! – воскликнула Софья. – Это настоящая тирания, если хочешь знать. Ты предаешь меня и все, во что веришь. – Резко повернувшись к Адаму, она бросила уже на ходу: – Я не поеду с вами, граф.
Софи громко хлопнула за собой дверью. В камине полыхнуло пламя, лампы замигали.
– Ничего иного я и не ожидал, – вздохнул князь Голицын и пошел поправлять фитили светильников, – Теперь дело за вами, граф,
Адам стоял в полном оцепенении.
– Вы же не станете предлагать мне увезти ее с собой под стражей? Не сомневаюсь, что вам удастся ее все-таки убедить. Или по крайней мере постарайтесь использовать все свои права.
– Мои права, граф? – Голицын горько улыбнулся. – Как мне кажется, ныне Софью Алексеевну не может убедить даже сама императрица, представителем которой в данный момент .являетесь вы.
– Побойтесь Бога, князь! Ведь это ваша внучка. Если вы имеете на нее хотя бы малейшее влияние, вам следует постараться объяснить ей все как есть.
– Не стоит говорить о моем влиянии, – спокойно произнес князь. – Я сделал все, что в моих силах, и ни в коем случае не намерен препятствовать вам. Не надо забывать – я как никто знаю свою внучку. От повторения ничего не изменится. Она должна сама все обдумать. В конце концов она согласится. Она очень разумная девушка. Но я не представляю, сколько времени на это потребуется. Если вы можете остаться здесь на несколько недель, могу заверить вас, что совместными усилиями нам удастся убедить ее, что все это только для ее блага. Но если вы спешите… – Он пожат плечами и направился к двери. – Я пожилой человек, граф, и привык рано ложиться в постель. Увидимся утром.
Адам недоверчиво уставился в закрывшуюся за спиной князя дверь. Упрямый, злобный, опасный старый черт! Не исключено, что он так и будет сидеть в своем логове до скончания века, дожидаясь, когда эта вспыльчивая и своенравная девица поддастся его увещеваниям и сменит гнев на милость. Но он очень хорошо понимал ее чувства. Двенадцать лет назад, когда ему пришлось под конвоем покидать родной дом, с ним происходило то же самое; все, что он слышал о месте своего назначения, вызывало только чувство тревоги. А Софья Алексеевна должна была стать женой генерала князя Павла Дмитриева.
Перед его мысленным взором возник образ командира. Все, кто бывал под его началом, знали князя Дмитриева как человека жесточайшей дисциплины, не любили и боялись его. Он требовал беспрекословного подчинения своей воле и не был способен слушать никого, кроме себя. Но он умел выигрывать сражения, и, до тех пор пока выигрывал их, никто не смел спросить с него ни за напрасные потери, ни за те способы, с помощью которых он посылал свои запуганные войска на верную гибель. Однако, напомнил себе Данилевский, Софье Алексеевне все-таки предстоит стать его женой, а не солдатом. Он подавил тягостную мысль о том, что генерал, судя по всему, переживал потерю своих жен, причем богатых жен, с такой же легкостью, как и гибель своих солдат ради славы.