Семен в политику лез редко, хватало и других злободневных тем (хотя в этой стране все так перемешано), он сидел в своей сатирической нише, как сидел он в ней и в той, покинутой им стороне, разница лишь в том, что там он писал осторожнее, с большей оглядкой через плечо, если не собственное, то редактора - кому охота быть в одночасье уволенным (это в лучшем случае, а можно схлопотать исход и пострашнее). Его перо, острое и ехидное (как многие признавали) и здесь находило темы и поводы, в любой стране есть над чем посмеяться и что покритиковать, и трудно сказать, где взыскующего к осмеянию «говна» было больше - здесь или там, везде одинаково, только поводы разные.
Никто не знал и не ведал, что ниша эта, которую Семен сам давно и сознательно себе выбрал, с некоторого (а может, и давнего) времени его перестала устраивать. Обычно худой, он стал еще худеть и проявлять неожиданные вспышки раздражительности, вызывая беспокойство домашних - у тебя, Сеня, не язва ли? Язва -отвечал он. И был прав. Его действительно подтачивала язва, которая терзала не нутро, а мозг. Ночью Семен просыпался, -всегда в три часа, когда все нормальные люди видят сны, и смотрел до утра в смутно белеющий потолок, зная наизусть, где там пятно от сырости, а где трещина, но не о ремонте он думал, и даже храпение жены, с подсвистываниями и неожиданно взмывающими руладами, не отвлекало его от грызущей думы. Как бы измудриться и подняться над самим собой, просветлить закосневшие мозги, промыть их освежающей идеей и написать не осторчетевший фельетон, не статейку, снисходительно тиснутую редактором в свободном уголке, а ВЕЩЬ.
Издать книгу - заметную, яркую, неординарную, которая не оставит равнодушным никого, встряхнет и изумит. Скажут: Ай да Семен! Вот глыба, вот талантище! А мы и не подозревали!
Но, прежде чем издать, надо написать. Чтобы написать, нужна необычная, нетривиальная идея. Сюжет-то он разовьет, идея нужна! В ней вся загвоздка. Препона. Но еще... слог другой нужен, не тот, которым он пописывает фельетончики и статейки. Вот это и был тот барьер, который ему не переступить, и от сознания непреодолимости этого барьера Семен и терзался.
Каждый человек знает о себе всё, или почти всё. Семен ЗНАЛ, что нет такой силы в нем, нет озарения, знал, но не мечтать не мог. Мысль о том, где откопать идею и каким образом переменить свой язык, сверлила мозг по ночам (день занимали другие заботы) и не было ни в чем счастья. Даже простого удовлетворения, когда видел свои сочинения напечатанными и вверху свою фамилию. Когда-то всё это было - и удовлетворение, и радость и даже самодовольство, но - сгинуло. Осталась тоска и ночная маята.