Я нашёл то, что искал, но не буду описывать, с какими предосторожностями и как тщательно прислушивался под дверями и вглядывался в замочные скважины, прежде чем попытаться приоткрыть дверь. Я не ошибался и не мог ошибиться в том, что это комната Энн, потому что больше нигде не видел игрушек, а здесь их было множество, столько я не видел за всю свою жизнь. Животные мне понравились, а куклы, высвечиваемые бесовским светом луны, казались злобными живыми существами, только прикинувшимися неподвижными игрушками. На них были роскошные платья с оборками и кружевами, волосы уложены в разные причёски и украшены лентами, перьями, искусственными цветами или укрыты шляпами, такими же, как у богатых леди, только маленькими. Противные это были игрушки, а девочка, которая ими играла, была, наверное, коварной и капризной.
Мне было не по себе в этой комнате. Блестящие фарфоровые глаза внушали беспокойство, а застывшие лица были преисполненными тайного значения. Маленькой ведьмой должна быть девочка, живущая среди этих творений чьих-то рук и чьей-то недоброй фантазии. Но моё дело не было выполнено до конца. Я оглянулся в поисках куклы, похожей на мой кошмар, однако ни одна из них, как ни была отвратительна, не напоминала беловолосое голубоглазое создание в белом платье, лежащее в красной луже. Я выбрал самую неприятную куклу и дотронулся до её холодного твёрдого лица, потом взял в руки, подержал, недоумевая, как могла меня пугать такая нелепость, как кукла с фарфоровой головой, посадил обратно и, пренебрежительно усмехнувшись, повернулся к двери. Я сразу замер, потому что там, в малиновом, почти чёрном в лунном свете кресле, белело пышное платье куклы, в чьих фарфоровых голубых глазах играли блики и чьё лицо обрамляли светлые пышные волосы.
Я попятился, случайно дотронулся до кукольной руки черноволосой ведьмы сзади, ощутив твёрдые маленькие пальчики, и вздрогнул. Меня пронзило холодом, и я сразу же вспомнил все самые скверные минуты своей жизни. Передо мной ясно встал полный ненависти взгляд умирающего отца, обращённый на миссис Хадсон, сменился подозрительным злобным взглядом Громилы, устремлённым на меня, а затем всё вытеснил блеск наивных голубых фарфоровых глаз втоптанной в кровавую лужу куклы. Сейчас она, эта изувеченная в моём сне кукла, целой и невредимой сидела в кресле. На меня словно смерть повеяла своим дыханием, и я бессильно стоял среди скопища глазеющих на меня с немым вопросом игрушек. Наверное, любой другой, окажись он на моём месте, умер бы от разрыва сердца, но я, хоть и с опозданием, вспомнил, чьё имя ношу, и подошёл к креслу с отвратительной куклой, больше похожей на наваждение, чем на реальность. Я заставил себя протянуть руку и дотронуться до неё, заставил себя поднять её и приблизить к своему лицу, чтобы рассмотреть. Это была игрушка, очень дорогая, отлично сделанная, тщательно разрисованная, одетая в чудесный наряд игрушка, но, сознавая это, ощущая в своих руках её безжизненность, я чувствовал, что вынудил себя совершить действие, равное подвигу, и на это ушли все мои силы. Я осторожно посадил её на место и тихо вышел из комнаты, преодолевая дрожь в ногах и тяжесть во всём теле. Кто-нибудь, может быть, посмеётся над смелостью мальчика, решившегося дотронуться до куклы, но я был вправе собой гордиться и знал, что не посрамил своего имени.