В годы, когда жил Дионисий, идея объединения русских людей, русской земли приобрела вполне конкретные формы, политическая утопия стала реальной политической программой и вылилась в напряженную борьбу царской власти с феодальной оппозицией и оппозицией церкви. Центром идейной жизни становится Москва, двор Ивана III, впервые из великого князя ставшего фактическим государем всея Руси. Тема духовного единения сменяется темой единства государственного. Хотя Дионисий работал при московском дворе и в богатых подмосковных монастырях, искусство его не было придворным; как чуткий барометр, оно отразилo взволнованную, внутренне напряженную атмосферу того времени, с его победоносным пафосом государственности и церковной ортодоксии, с его торжественной, праздничной обрядностью и с его сомнениями и смятенностью, с его порывами отрицания, религиозными и политическими ересями. Поэтому
В Ферапонтовском соборе эти связи не нарушены, он стоит среди тех же лугов и деревьев, на берегу того же озера, и так же ярко полыхает над ним по временам северное небо. Тот же пейзаж, как и во времена, когда работал Дионисий, та же тишина и то же уединение, и так же сильно действует все это на современного человека. Самое местоположение собора, труднодоступность его и даже усилие, которое требуется, чтобы добраться до Ферапонтова, выступают здесь как эстетическое качество, как некая пространственно-временная прелюдия, создающая необходимую эмоциональную атмосферу. Нужно долго ехать по северным рекам и озерам, долго любоваться природой Белозерского края, нужно затратить много духовных и физических сил, чтобы совершить это эстетическое паломничество. Ведь и средневековые паломники, отправляясь к "святым местам", часто были подвигнуты на это не только стремлением поклониться святыне, но и потребностью насладиться красотой, казавшейся тем более совершенной, чем больше приходилось преодолеть трудностей, чтобы увидеть ее: "Бысть же сие путное шествие печально и унылниво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже: ни города, ни села ... та же на третий день тяжекъ ветрь впреки бяше, и приахомъ истомление велие потоплениа ради корабленаго ... Таже възвеа добръ и покосень ветрь, и поплыхомь близь брега; бяху же тамо горы высоки зело ... и приспехомь с радостию неизреченною ... Наутрие же ... внидохомь въ градъ ... и пребыхомь все утро въ церкви, поклоняющеся и дивящеся чюдесемъ святыхъ и величеству и красоте безмерней ... и много сиа смотрехомь, дивящеся"*.
Первая монография о фресках Ферапонтова монастыря была написана в 1911 году В. Т. Георгиевским. В ней опубликованы сохранившиеся письменные известия о художнике. Основные главы книги посвящены описанию фресок и расшифровке их сюжетов. Георгиевский впервые обратил внимание на сходство росписи со стенописью некоторых сербских и болгарских церквей XIII и ХIV веков. Высокая оценка фресок Георгиевским вызвала возражение некоторых специалистов, в частности Н. П. Кондакова, считавшего, что они являются не оригинальным произведением мастера, а полуремесленной работой его мастерской. По-иному отнесся к фрескам П. П. Муратов ("История русского искусства", т. VI, М., 1915). Он отзывался о них восторженно