— Достаточно, мисс Эверсли, — внезапно сказала вдова. – Мне уже не жарко.
Грейс закрыла веер, затем решила положить его на стол у окна, таким образом, у нее будет причина пересечь комнату. В воздухе разлился легкий сумрак, поэтому дорога внизу все еще хорошо просматривалась. Она не была уверена в причине, по которой ей так не терпелось вновь увидеть этих двух мужчин, возможно, как доказательство, что за это время они не убили друг друга. Несмотря на защиту чувства чести Томаса, ей не понравилось выражение, которое она увидела в его глазах. Она, конечно, никогда не слышала, чтобы он на кого–то нападал. Но он выглядел настолько диким, когда бросился на мистера Одли. Если бы мистер Одли сам не был таким умелым борцом, она была совершенно уверена, что Томас нанес бы ему серьезные увечья.
— Вы думаете, пойдет дождь, мисс Эверсли?
Грейс повернулась.
— Нет.
— Поднимается ветер.
— Да. — Грейс ждала, когда вдова обратит свое внимание на какой–нибудь пустяк на столе рядом с нею, а затем вернулась к окну. И конечно же через мгновение услышала:
— Я надеюсь, что идет дождь.
Она задержалась еще чуть–чуть. Затем повернулась.
— Прошу прощения?
— Я надеюсь, что идет дождь. — Снова сказала герцогиня, настолько равнодушно, словно это обычное дело желать, чтобы шел дождь, в то время как два джентльмена ехали верхом.
— Они промокнут, — сказала Грейс.
— Они будут вынуждены оценить друг друга. Что должны будут сделать рано или поздно. Кроме того, мой Джон, когда выезжал верхом, никогда не брал в голову, идет ли дождь. Фактически, он скорее наслаждался им.
— Это не означает, что мистер…
— Кэвендиш, — вставила вдова.
Грейс сглотнула. Это помогло ей сохранить терпение.
— Независимо от того, как он хочет, чтобы его называли, я думаю, что мы не можем предположить, что он любит ездить под дождем только потому, что так любил делать его отец. Большинство людей этого не делают.
Казалось, что вдова не желает понимать этого. Но она все же сделала допущение:
— Правда, я ничего не знаю о его матери. Она может быть ответственной за любое число несоответствий.
— Не хотите ли чая, мэм? — спросила Грейс. — Я могу позвонить и заказать.
— Что мы знаем о ней, в конце концов? Почти наверняка ирландка, что может означать множество вещей, и все они ужасны.
— Ветер усиливается, — сказала Грейс. — Я боюсь, Вы можете простыть.
— Он же не назвал нам ее имя?
— Я так не думаю, — вздохнула Грейс, потому что прямые вопросы мешали притворяться, что она не является частью этой беседы.
— Господи. — Задрожала вдова, и ее глаза приняли выражение чрезвычайного ужаса. — Она могла быть