Амелия обернулась, вопросительно приподняв бровь.
— Еще больше, — пояснила Грейс, поскольку обе они знали, что вдову всегда что–нибудь да провоцировало. И, конечно же, когда они подошли к карете, вдова уже ругалась то на одно, то на другое, похоже, недовольная температурой горячего камня, который положили ей в ноги.
Горячий камень? Амелию покоробило. День, конечно, был не жаркий, но и холодным он явно не был. Они изжарятся в этой карете.
— Она сегодня в хорошей форме, — пробормотала Грейс.
— Амелия! – рявкнула вдова.
Амелия схватила Грейс за руку и сжала ее. Никогда еще она не была так рада, что рядом кто–то есть. Одна мысль о том, чтобы провести целый день в карете с вдовой, без Грейс в роли буфера…
Она бы просто не вынесла.
— Леди Амелия, — повторила вдова, — вы что, не слышали, как я вас зову?
— Простите, ваша светлость, — ответила Амелия, приближаясь и таща Грейс за собой, – я не слышала.
Глаза вдовы превратились в щелки. Она понимала, что ей врут. Но у нее были, видимо, более важные дела, поскольку она мотнула головой в сторону Грейс и заявила. – Она прекрасно может поехать с кучером.
С такой теплотой, какую обычно выказывают в адрес мучного червя.
Грейс дернулась, но Амелия притянула ее назад.
– Нет. – Сказала она вдове.
— Нет?
— Нет. Мне нравится ее общество.
— А мне нет.
Амелия вспомнила обо всех тех мгновениях, когда восхищалась Томасом, его спокойной уверенностью, его способностью наводить на людей страх одним только взглядом. Она глубоко вдохнула, чтобы хоть некоторые из этих воспоминаний просочились в нее поглубже, а потом посмотрела на вдову.
— Да ради Бога! — раздраженно сказала вдова, после того, как Амелия несколько секунд сверлила ее взглядом, – поднимайтесь тогда. Но не ждите, что я буду вести беседу.
— Да мы и не мечтали, — пробормотала Амелия. Она поднялась по ступенькам, а Грейс последовала за ней.
К несчастью для Амелии, и для Грейс, и для лорда Кроуленда, который после того, как они остановились напоить лошадей, решил поехать в карете, вдова все–таки решила вести беседу.
Вот только, беседа подразумевала некую обратную связь, которой в карете не существовало, в этом Амелия была уверена.
Указаний было множество, обид – вдвое больше. А вот для беседы почва была бедновата.
Отец Амелии выдержал всего полчаса, а потом забарабанил в переднюю стенку, требуя, чтобы его выпустили наружу.
— Предатель, — подумала Амелия. – С самого рождения он планировал ее переселение в дом вдовы, и больше чем на полчаса его не хватило?
Он сделал вялую попытку извиниться за обедом – не за то, что заставляет ее выйти замуж против воли, а только за свой утренний побег из кареты – но если ему и удалось вызвать у Амелии каплю симпатии, она вся испарилась, как только отец принялся читать ей нравоучения касательно ее будущего и своих решений в отношении оного.