– Извини, но что означает это название, само это слово «радамантский»? Почему они так назвали свое общество?
– Как же так, Софи? – укоризненно спросил он. – Я считал, что образованная леди вроде тебя должна помнить, откуда это. – Она лишь терпеливо подняла бровь. – Радамант был один из трех судей мертвых в Аиде, – объяснил он. – Разве ты не помнишь этот персонаж «Энеиды»?
– Нет. Но как замечательно: они назвали свое общество по мифическому персонажу, который отправляет души в рай или ад по своему усмотрению. Ты не находишь, что это несколько самоуверенно? Несколько самовластно? Несколько…
– Нахожу, – прервал он ее. – И прежде находил, но в отличие от тебя я достаточно терпим, чтобы ставить им в вину название их общества прежде, чем узнаю, чего они добиваются.
Она склонила голову, изображая притворное раскаяние.
– Чего же они добиваются?
– Перемен, как и другие. Только они действуют разумно, мирными средствами, пытаясь изменить систему изнутри, воздействуя на правительство. Шейверс – один из них. Ты и твой дядя презираете их, но, по крайней мере, они не призывают поджигать господские дома или устраивать забастовки. – Она знала, что Кон сказал о забастовках умышленно, чтобы его доводы подействовали на нее.
– Ты продолжаешь работать на них?
– Нет, я тебе уже говорил, что отошел от них. Доклад по «Калиновому», что они опубликовали, был только предварительным; они знали это и все равно напечатали.
– Но ты написал его, – сказала Софи холодно. – Предварительный или нет, но это ведь твоя работа.
– Не совсем.
– Не совсем?
– Я описал факты, а они превратили их в обвинительное заключение. Они изменили тон доклада.
– Ах, какая важность! Разница, по-моему, невелика.
– Ты так считаешь?
– Не знаю. – Она отвернулась. – Я не хочу воевать с тобой, Коннор. Но дело в любом случае не в этом, так ведь? Не это…
– Не это ты не можешь мне простить.
Долгий тягостный миг она смотрела на него, спрашивая себя, заговорят они сейчас или нет о его поступке. В конце концов она вскочила на ноги и отряхнула песок с юбок.
– Пойду-ка я пройдусь, пожалуй, – решила она и оставила его одного.
Софи отошла недалеко; грот был небольшим и опоясан непроходимым нагромождением камней. Он видел, как она наклонилась, чтобы снять туфельки, потом приподняла юбки, желая поплескать ногой, затянутой в чулок, в белой пене прибоя. В этот миг порыв ветра сорвал с ее головы шляпу; она выпустила юбки, ловя ее, но тут плеснувшая волна окатила ее подол. Ему показалось, что он слышит, как она звонко смеется, убегая от брызг.
Иногда Софи казалась ему длинноногим красивым диким пони, чем застигала врасплох, ибо обычно являла себя миру совершенно иной – уравновешенной, сдержанной деловой женщиной. Он любил в ней это сочетание двух разных ипостасей, всю очаровательную противоречивость ее натуры, и его охватывал восторг при мысли, что она принадлежит ему. Ему одному. Прелестная женщина, что бежала сейчас вдогонку за крачкой, – эта женщина принадлежит ему. Размолвка не имеет значения. Она его – в горе и в счастье.