– Конечно. Я помню все, что было в тот день. На тебе было желтое платье.
– А на тебе – синяя рубашка без воротничка и подтяжки.
Кон засмеялся, запрокинув лицо к яркому голубому небу.
– Ты тогда скормила все булочки уткам, – Коннор постарался изобразить обиду.
– Ты казался мне самым красивым мужчиной на свете.
– А ты была самой хорошенькой девушкой. И сейчас ты такая же.
– Ты позволил мне говорить об отце.
– А ты мне позволила поцеловать тебя на кладбище.
Они остановились. Иногда его взгляд заставлял Софи забывать обо всем.
– Как бы мне хотелось поцеловать тебя прямо сейчас, – прошептала она. – И не только поцеловать.
Глаза Коннора загорелись, он наклонился к ней, незаметно поглаживая пальцем ее ладонь.
– А что еще?
– Гм, лучше не буду говорить тебе сейчас.
– Скажи.
– Это тебя слишком возбудит. Не говоря уже о том, что ты можешь сделать.
– О, пожалуйста, скажи.
Она едва не призналась, уже решившись на это, но тут от дома священника к ним подошла Джессика Карнок и напомнила, что пора приступать к церемонии открытия памятной доски. Коннор шутливо скрипнул зубами – Софи надеялась, что Джесси этого не услышала, – и на его лице появилась улыбка, которую Софи назвала про себя парламентской. Это была его обычная улыбка, ласковая и одновременно мужественная. Но теперь, когда он был избран членом палаты общин от Тэвистока, Софи пыталась взглянуть на него со стороны, как его видят другие. Она старалась быть беспристрастной, но так трудно было представить, что кто-то мог думать иначе, чем она, видевшая в нем воплощенное совершенство. Мужчиной из мужчин. Особенно когда выбирала ему одежду в магазине.
– Джеку нужна помощь? – заботливо спросила миссис Карнок, когда они направились к толпе, которая уже собиралась на северной стороне луга. После торжественной церемонии доску должны были укрепить на огромном гранитном камне недалеко от «майского дерева».
– Не думаю, – ответила Софи, – с ним Марис. – Она помахала Карноку, который поджидал их вместе с другими главными лицами города: мэром, викарием и его женой, лордом и леди Верлен и членами церковного совета. Сердце Софи преисполнилось гордости при мысли о том, что она и Коннор, особенно Коннор, по праву занимают место среди них, и в душе поклялась, что, в благодарность милосердному господу и удаче, никогда не будет впредь судить о людях по их происхождению.
– Ты иди вперед, Софи, – сказал Коннор, приотстав, – а я помогу Марис, они уже вышли из дома священника.
– Нет, я подожду тебя.
Марис с Джеком медленно переходили улицу. Джек был ужасно худ, но выглядел щеголем – в красном галстуке, голубой рубашке и новых башмаках. Он еще не очень твердо держался на ногах и сейчас шел, опираясь одной рукой на трость, а другой – на руку Марис, но, во всяком случае, шел самостоятельно. Весь май и половину июня он не вставал с постели, а потом передвигался главным образом в инвалидной коляске. Однако сегодня был особый день, и доктор Гесселиус разрешил ему пойти на церемонию открытия доски в его честь с условием, что потом он останется ночевать в Уикерли, и Морреллы немедленно предложили ему воспользоваться комнатой для гостей в своем особняке. Марис, конечно, будет при нем – она повсюду следовала за ним словно тень.