— Гра-абят! Лю-уди!
— Ах ты! — Мэннор за ворот рванул негодяя к себе. — Слушай, скряга… Я тебя с землей…
Отшвырнул, брезгливо вытер руку о штаны.
Меняла провожал Мэннора злым взглядом, сидя возле опрокинутого столика, и только когда убедился, что тот уже достаточно далеко, завопил во всю мочь:
— Караул! Чтоб тебе повылазило, помет собачий!
Собравшаяся толпа гоготала. Мэннор не обернулся: всем известно, что менял и рыбных торговок не переорать.
Задумавшись, купец медленно пересекал площадь и не услышал ни окрика, ни топота копыт. Сильный толчок отбросил Мэннора к стене. Сверху прозвучал смех. Всадница в сопровождении четырех пеших слуг пронеслась мимо и вдруг, осадив коня, обернулась. Ветер играл ее длинными ореховыми прядями, вызывающе смотрели глаза, зеленые, как камешки на сбруе и тяжелом платье.
— Эй, ты! Где слобода златоделов?
Мэннор прикусил губу.
— Ты оглох?
И смех — ледяной, тревожащий, недоступный. Он вскинул голову, одарив женщину взглядом небывалой сини. Смех застыл на ее губах. Женщина отпустила поводья, заслонила волосами лицо:
— Не смотри… так…
— Вернись назад, насмешница, через пять домов на шестой выедешь к Ясеньке. Увидишь Старшинскую Вежу — и направо. Не заблудишься.
Женщина кивнула. Встряхнула головой, сощурилась:
— Во-о-ин… Увидимся… Я — дама Тари.
И улыбка, как удар ножа.
Мотнула слугам, кинула деньгу. Вздыбила коня. Исчезла.
Мэннор увидел еще всплеск зеленого над белым конским хвостом, а потом долго стоял, слушая, как тает в воздухе русалочий смех.
Затих вдалеке стук копыт, в знойной тиши медленно прогудело полуденное било, и Мэннор, наконец, очнулся. Подобрал и вытер от пыли кинутый золотой. На него посмотрела кшиша — толстолапая раскосая кошка с диким норовом. Мэннор вгляделся в прищур звериных глаз и вспомнил вдруг, что видел кшишу на чьем-то гербе. Только вот где и на чьем?
Если бы не косящатое окошко, настежь открытое ветру, Мэннор бы решил, что это кладовая — тесное пространство было полностью заставлено ларями, сундуками, сундучками, ларчиками, шкатулами, громоздившимися друг на друге. Между ними чудом втиснули стол. Один из ларей служил сиденьем. Низкая, обитая железом, дверца, открываясь, каждый раз билась об угол стола, за годы преизрядно его измочалив.
Втиснуться в комору можно было лишь боком, да и двоим, крепким мужчинам было в ней тесно. Хорошо еще, что потолок высок: не надо помнить, чтобы пригибаться все время. Мэннор и не знал, что в Старшинской Веже сыщется такой закуток.
Впрочем, он многого не знал.
— Садись, — велел через плечо Берут.
Легче сказать, чем сделать. Мэннор с натугой переставил на стол несколько окованных железом коробов, отодвинув подсвечник с оплывшей свечой и охапку долговых палочек, схваченных кожаным ремешком с биркой. Сел на освободившийся ларь. Рядный начальник же ворковал над выставленной на подоконник клеткой с голубями, подсыпал пшено, оглаживал потрепанные перья. Насколько Мэннору было видно из-за широкой спины старейшины, голуби были из лучших — с мохнатыми лапами и широкими крыльями. Довольные лаской, они громко гулькали в ответ.