Кешка заголосил, что судьба к нему несправедлива, но ор его, казалось бы, мощный, потонул в истеричном визге врывающихся девиц. Складывалось впечатление, что бежит табунок принцесс, преследуемый ма-аленькой мышкой. Процессию завершала Ирочка — мокрая и слегка навеселе.
— Какой ужас! — воскликнула она, когда девицы чуть-чуть рассосались по мебели. — Так и льет. — Ирочка вытерла влажное лицо. — Истомин, закройте форточку немедленно! Молния шаровая влетит.
— Уже влетела, — буркнули из-за занавески.
Кешка с криком выскочил из комода. Он всю жизнь мечтал увидеть шаровую молнию.
— Обманули маленького? — Кешка посопел. — Молния где? И мой пряник!
Кто-то из девиц утешил ребенка шоколадкой. Ирочке сунули полотенце и пообещали, что вот-вот будет чай.
— Просто жуть, — сказала Ирочка. — Мы там боимся. Мы тут посидим.
— А где Гай? — вопросил Сорэн-младший ревниво.
Стали подсчитывать друг друга. Обнаружилось, что не хватает Гая, нескольких девиц, Лаки и Юрочки Доценко, который убежал за пряником. Ирочка приняла решение пока не беспокоиться. Все равно двери усадьбы заперты изнутри, и окна в такую грозу раскроет только сумасшедший. А она не сомневалась во вверенном ей обществе.
В ведре наконец забулькало. Вереницей потянулись жестяные кружки, разномастные чашки и глиняная пиала устрашающих размеров. Не хватало только серебряного блюда эпохи правления Безобразной Эльзы. Но из блюда чай пить неудобно. Александр Юрьевич половником разливал черную жидкость и в каждую емкость самолично бросал кусочек рафинаду, приговаривая, что сахара мало, а любителей много.
— Ну, Хальк! — капризно надулась Ирочка, заглядывая в чашку. — Воспитателям положена двойная порция. За вредность.
Александр Юрьевич булькнул ей в чай еще кусок, произнеся историческую фразу:
— Солдат ребенка не обидит.
Кешка вынул зубы из вожделенного пряника и спросил невнятно:
— А почему Хальк?
Мессир старший воспитатель поперхнулся кипятком, едва не опрокинув кружку себе на колени.
— Дети, — взмолился он ненатурально, — дети, вы же «сказоцку» просили.
Дети загалдели, кто-то выключил свет, Кешка выволок из облюбованного ящика несколько поломанных хозяйских свечей. В комнате было тепло, гроза за окнами казалась далекой и не мокрой. Уютно потрескивали свечи, с которых Кешка послюнявленными пальцами снимал нагар. Глаза слушателей были внимательны, и Хальк почувствовал, что не просто так эта сказка, что-то будет… в воздухе сгустилось предощущение. Впервые он без боли вспомнил Алису. Только на Ирочку не смотреть… и хорошо, что Гая нету. В некоторых людях цинизм — как физическое уродство, совершенно непереносимо.