Коротко попрощавшись со всеми, я поспешил к Дому гильдии. Первый год тринадцатого века ознаменовался на редкость холодным декабрем. Мы завершили двенадцатое столетие, так и не дождавшись конца света, и некоторых это сильно разочаровало. Одна исключительно благочестивая секта считала, что после Рождества Христова мир просуществует двенадцать веков, по числу апостолов. Теперь она уточняла свои вычисления. Согласно последним дошедшим до меня слухам, сектанты решили добавить еще одно столетие для апостола Павла. Мало кто рассчитывал протянуть столь долгий срок, и секта сильно поредела. Поскольку мне, когда настанет мое время, неминуемо придется жариться в аду, любая отсрочка делает меня просто счастливым. Особенно в те дни, когда привозят свежее пиво.
Тем не менее на морозе голова моя быстро прояснилась, и я мысленно вернулся к событиям пятнадцатилетней давности. Этот добрый малый, Орсино, однажды был выставлен дураком. А с нею… Но довольно. Сейчас не до воспоминаний.
Поселение наше находилось не так уж далеко от проторенных дорог. Строго говоря, одна такая дорога шла немного южнее через лес, укрывающий нас от мира. Мы обитали в ущелье в отрогах Доломитовых Альп, и любому страннику пришлось бы сильно отклониться от своего пути, чтобы отыскать нас.
Много веков назад наша гильдия без лишнего шума приобрела эти земли на средства, накопившиеся благодаря нерегулярным вкладам своих же членов и случайным завещаниям некоторых благодарных покровителей. Здесь было вполне достаточно сельскохозяйственных угодий и горных пастбищ, чтобы мы могли поддерживать наше существование, не слишком завися от торговли. В деревне имелся перекресток, вокруг которого сосредоточилось несколько лавок — в них трудились колесный мастер, плотник да аптекарь — и трактир, заведение первостатейной важности. Я направился к северу от него, туда, где находился сам Дом гильдии, большое нескладное строение, примыкающее к западному склону невысокой горы. Воздвигнутое несколько столетий назад, оно успело разок-другой сгореть дотла, несколько раз отстраивалось заново, увеличиваясь в размерах, и в итоге даже наши летописцы не смогли бы сказать, сохранилось ли в нем хоть что-то исконное. В главном зале, возвышавшемся метров на пятнадцать, обычно проводились учебные занятия и представления. За ним располагались спальные помещения, а справа от него — конюшня. Порой после вечернего кутежа кое-кто из нас сбивался с правильного пути и ночевал в стойлах.
Когда я вошел в главный зал, брат Тимоти проводил занятия по жонглированию. Новички с восторгом смотрели, как он подбрасывал в воздух четыре дубинки, постепенно усложняя способ жонглирования. Мне казалось, он не заметил меня, но, когда я проходил шагах в двадцати от него, одна дубинка будто бы случайно полетела мне в голову. Я машинально схватил ее и отправил ему обратно. Но ко мне тут же прилетела вторая, потом третья, и не успел я опомниться, как мы уже работали с ним на пару.