— Что вы так перепугались? — прошептал Бобо, подняв капюшон, скрывавший его набеленное лицо.
Я привалился к стене, восстанавливая дыхание, а он достал принесенный с собой веничек и старательно замел мои следы.
— Незачем привлекать внимание патруля, — сказал он. — Вот и нужная нам дверь.
Я осторожно открыл ее и вошел внутрь. Бобо последовал за мной и бесшумно закрыл дверь за собой. Я вытащил фонарь из-под плаща. Мы оказались в небольшой комнате, где на столе стояли умывальный тазик, несколько тарелок и мисок.
Какое-то время мы постояли, прислушиваясь к тишине. Снаружи завывал ветер, в доме поскрипывали и потрескивали балки, но никаких человеческих голосов слышно не было. Я вытянул вперед фонарь и разглядел дверной проем. Мы находились под лестницей.
— Сходи, проверь ставни, — прошептал я. — Не хочется, чтобы с площади увидели свет.
Бобо кивнул и осторожно направился в комнату.
— Закрыты наглухо, — сообщил он. — Если бы эта постройка свалилась в море, то поплыла бы по волнам, как корабль.
Я прошел за ним, закрывая фонарь плащом. Гроссбух Исаака лежал на его столе — толстенная пачка бумаг, переплетенная в темную кожу. Я быстро сел за стол, пристроил светильник так, чтобы он освещал книгу, и, расстегнув застежку, открыл ее. Первая страница оказалась пустой. Такой же была и вторая.
— Странно, — проворчал я, когда подошедший Бобо глянул мне через плечо.
Я продолжал листать и наконец нашел заполненную страницу. Бобо тихо усмехнулся. Записи велись на еврейском языке.
— Вы начали не с того конца, — заметил он.
— Я уж и сам догадался, — сказал я, перевернул книгу и начал с другой стороны. — Отличный способ сбить с толку любителей совать нос в чужие дела. Будем надеяться, что он хотя бы имел любезность использовать наш календарь. Никогда не мог разобраться в еврейском летоисчислении.
Как оказалось, любезность он таки имел. Каждая отдельная запись предварялась одинаковой парой строк, выведенных почерком образцовой разборчивости.
— Черт, — сказал я. — Тут используется какой-то шифр. Я не понимаю смысла этих слов.
Бобо слегка кашлянул.
— Извиняюсь, но разве евреи не пользуются для обозначения цифр буквами? Наверное, их нужно сосчитать, тем более, как я вижу, никаких привычных нам цифр в книге нет.
Я смерил его пристальным взглядом и проворчал:
— У тебя есть весьма противное обыкновение всегда оказываться правым.
— Ну извините, — сказал он, пожимая плечами.
Разрешив эту загадку, я стал бегло просматривать сообщения об отгруженных оливках, полученном египетском хлопке, о суммах, вложенных в многочисленные консорциумы, и суммах выплат различным кораблям и наконец дошел до апреля.