Но я разучился писать. Я мог только писать ещё. На заданную тему. В нужном ракурсе. Автоматически укладываясь в должное количество знаков. Хотя издание наше и было покрыто лёгким флёром оппозиционности, но вы же прекрасно понимаете, что некий процент негласно-официально разрешённых бунтовщиков всегда должен быть ингредиентом салата, скармливаемого общественному сознанию. Мы не были сугубо политическим изданием и лишь вскользь касались ироничными немногословными заметками деяний великих мира сего. Основное наше внимание было приковано к жизни и деятельности библиотеки деревни Крюковка, беременного министра обороны иностранной державы, проблемам недвижимости класса люкс, быту самарских кошек и рязанских милиционеров. А также архитектуры Китая и половых неурядиц первой скрипки Бостонского симфонического оркестра. Мы безлимитно заседали в Интернете, ездили в ближние и дальние командировочные края, пили шампанское на корпоративках, не на жизнь, а на смерть обсуждали, кто есть Окуджава и за что его обожествляют люди и перечёркивать ли творчество покойного Булата за то, что он имел неосторожность восхититься банановым диктатором в затёртом временем году. Жизнь была безоблачна, несмотря на положенные мне по штатной должности редактора одного из разделов регулярные втыки главреда. И главное, вся жизнь была, как водится, впереди. Так что мы не печалились всей редакцией. Я особенно не печалился, потому что человек жизнерадостный и с мечтой по имени «Писать» в загашнике.
Я, собственно, поэтому и на журфак пошел. Ну не в Литинститут же идти, в самом деле? Пять лет, и ты писатель? Смешно. Журналистика же — одна из тех профессий, которые дают человеку возможность увидеть мир, поднабраться впечатлений, сюжетов, персонажей. Отточить писательское ремесло. Помните, у Довлатова в «Компромиссе»?
— А правда, что все журналисты мечтают написать роман?
— Нет, — солгал я.
Вот я и шёл дорогой компромисса. Мол, поработаю, а потом, как Маркес, — в избушку на год и айда «Сто лет одиночества» писать. Да только я так далеко зашёл в этот компромисс, что уже и путь обратно забыл. Долетел, что называется, до «точки невозврата». Обнаружил подходящую площадку и приземлился. Если топливо на место не подвезут — всё, привет! — к базовому источнику вдохновения не вернёшься. Стали посещать всякие «свежие» мысли о том, что всё хорошее написано до меня и не мною. А уж когда более удачные на литературном поприще друзья под хмельную лавочку выдали коммерческую тайну авансов за первое и даже второе-третье-последующее творение в полновесные десять авторских листов… В общем, писатель не тот, кто не может не писать. Писатель тот, кто может писать на голодный желудок. Журналистика же меня неплохо кормила. Мечта не совсем умерла, но изрядно осунулась, приобретя весьма чахоточный вид.