Вернёмся к повествованию, а то рассуждения о поэтах, рифмачах-эстетах и примкнувших могут увести меня далеко-далеко. А я, как и любой действительно поэт, точно знаю, что любая прозаическая история на тему «Он и Она» вам куда интереснее февральских чернил и плача на ту же тему.
Я, конечно, здорово расстроился, обнаружив внезапную пропажу. И утешался лишь мыслями о том, что, ну кому нужны стихи? Это не бумажник, набитый купюрами. Не документы, за которые солидное вознаграждение полагается, и не ключи от квартиры — машины. Но, с другой стороны, я был безутешен. Потому как именно ввиду этой своей очевиднейшей никомуненужности мои шедевры и могут оказаться на самом дне одного из мириад мусорных контейнеров нашего донельзя прозаического мегаполиса. Откуда невдолге прямиком поедут на городскую свалку, где мне их ни в жизнь не найти под тоннами и тоннами отходов самой что ни на есть реальной физиологической, а не какой-то там эфемерной умственно-душевной жизнедеятельности.
Я, кажется, немного сгущаю краски. Это неотъемлемое свойство поэзии. Что для прозаика: «Девушка, я вами крайне заинтересован», то для поэта: «Прости, не могу пропустить я и йоты тебя…» На самом же деле, как только я разместил — вот уж точно совершенно бесполезное дело — в газетах несколько объявлений о пропаже папки с рукописью, чувство выполненного долга перед беспризорными зверьками развеяло все мои печали по этому поводу. Я погрузился в пучину куда более насущных дел, далёких от бумагомарания вообще.
Несколько дней спустя телефонный звонок напомнил мне о случившемся и заставил радостно биться сердце. Звонил мужчина. Мы условились о встрече.
Моя благожелательность по отношению к этому невысокому смуглому человеку развеялась сразу, как только я узнал, что он вовсе не находил мои стихи. Поэтому вначале я пропустил его дальнейшие объяснения о том, что он, де, позвонил не забавы ради и не потому, что ему больше заняться нечем, а лишь затем, что точно знает, как мне помочь. Ему пришлось повторить это ещё пару раз, прежде чем я успокоился и проявил готовность выслушать подробности. Он извинился за то, что не сказал мне по телефону, что рукописи у него нет («Ещё нет!») и намеренно ввёл меня в заблуждение. Поступил он так для того, чтобы увидеться со мной лично и в беседе тет-а-тет иметь возможность убедить меня в том, что некоторые его довольно странные способности действительно помогут найти потерянное. Он сказал, что не будет вдаваться в подробности, и объяснил, что от меня потребуется лишь в условленное время погулять с ним по городу. Начать желательно с того места дня пропажи, которое я помню лучше всего — не важно, насколько далеко или близко оно от издательства и уж тем более от стихов. Например, со станции метрополитена, привлекшей моё внимание внезапно вспыхнувшей дракой, или с кафе, где была хорошенькая официантка. С