– Ну вот, теперь давай дальше.
– Был еще один, тот, едва поднялся на борт, сразу же составил себе жесткий распорядок дня. Для здоровья, говорил, главное – это правильный образ жизни. И каждое утро на передней палубе занимался ритмической гимнастикой. Я опрокинул свое виски.
– Однажды, – проговорил я, – я напишу о тебе американский роман.
– Почему именно американский?
– Из-за виски. Ведь как-никак, а напиток-то это американский. Давай дальше.
– Был один, который оставался здесь целые три недели. Этот задержался дольше всех остальных. Он был молод, беден и красив. У него было очень мало вещей, ни белых брюк, ни лавандовой воды. Только он никогда не смотрел на море, почти никогда не выходил из своей каюты. Все читал Гегеля. Однажды я полюбопытствовала, неужели это так интересно, а он ответил: это гениальный философ, можно сказать, основа всех основ. А потом добавил, что, если бы я прочла его, это могло бы очень даже просветить меня насчет моей личной жизни. Это показалось мне, как бы это сказать, бестактным, что ли. Он все время только и делал что читал, читал – говорил, вряд ли ему в жизни еще представится такая возможность, и грех было бы ею не воспользоваться, ведь у него уже никогда не будет столько свободного времени. Я дала ему много денег, во всяком случае, достаточно, чтобы целый год не зарабатывать себе на жизнь, а только и читать своего Гегеля.
Потом добавила:
– Честно говоря, этого я бы даже могла оставить здесь.
Выпила свое виски.
– Так мы с тобой напьемся, – заметила она.
– Чуть больше, чуть меньше, – ответил я, – какая разница?
– Послушай-ка, – проговорила вдруг она, – а знаешь, я еще ни разу не брала с собой пьяницу.
– Что, неужели ни разу?
– Знаешь, – смеясь, пояснила она, – наверное, это единственная глупость, которой я еще ни разу не совершала.
– Что ж, – рассмеялся и я, – похоже, теперь у тебя будет полный джентльменский набор.
– Да, теперь я смогу с полным правом сказать, что совершила все глупости, какие только существуют на свете.
– Давай дальше.
– Ой, их было так много. Я рассказываю тебе только о тех, что были забавными. Был еще один, так тот в первый же день заявил: «Ладно, хватит, а теперь скажи-ка мне правду, что это за дурацкая история?» Я спрашиваю: «Какая еще история?» А он и отвечает: «Ну эта, про какого-то Гибралтарского матроса». Мы едва успели выйти из порта, где познакомились.
Она так хохотала, прямо до слез. Ей даже пришлось снять очки, чтобы вытереть глаза.
– А еще один, – вспомнила она, теперь ей уже было трудно остановиться, – на третий день вытащил фотоаппарат. Это «Лейка», сообщил он мне, а у меня еще был «Роллифлекс» и маленький «Цейсс», он, правда, не такой модерновый, но я и сейчас предпочитаю его всем остальным. Так вот, тот целыми днями шатался по палубе то с «Роллифлексом», то с «Лейкой», то с «Цейссом», говорил, подстерегает всякие редкие морские эффекты. Мечтал сделать альбом о неведомом море, каким его еще никогда и никто не видел.