– А как насчет медных ручек, у тебя еще не пропала охота ими заняться?
– Сам не знаю.
– Может, тебе уже разонравились женщины гибралтарских матросов? – с улыбкой поинтересовалась она.
– Возможно, я судил о них слишком поспешно, – ответил я, – не успев узнать поближе.
– Они такие же, как и все прочие, ни лучше, ни хуже.
– Ну, не скажи… Во-первых, они очень красивые. А во-вторых, вот уж они-то точно никогда не бывают довольны.
– А в-третьих?
– А в-третьих, такое впечатление, будто они принадлежат всем и никому, а с этим, должно быть, нелегко свыкнуться.
– Мне всегда казалось, что то же самое можно сказать о многих женщинах.
– Так-то оно так, – согласился я, – да только с этими и на секунду не усомнишься.
– Мне казалось, ты не придаешь большого значения таким… как бы сказать… ну, допустим, гарантиям такого сорта.
– Да, правда, не придаю, но поди знай, вдруг и с этими получится так же, как и со всеми остальными? А вдруг, когда уж совсем уверишься, что таких гарантий у тебя нет и никогда не предвидится, все-таки появится желание ими обзавестись?
Она улыбнулась, но сама себе, каким-то своим мыслям.
– Конечно, всякое бывает. Да только стоит ли из-за таких страхов отказывать себе в удовольствиях и не делать того, что хочется?
Я не ответил. Тогда она снова, с какой-то совсем уж явной настойчивостью проговорила:
– Если ты и правда так свободен, как говоришь, почему бы тебе не поехать вместе с нами?
– Теперь уже и сам не знаю, – ответил я. – А вообще-то, правда, почему бы и нет?
Она отвернулась и стыдливо промолвила:
– Только не думай, будто ты будешь первым.
– Да что ты, у меня и в мыслях такого не было.
Она помолчала. Потом продолжила:
– Я сказала это, чтобы ты не думал, будто решаешься на что-то из ряда вон выходящее. Просто чтобы убедить тебя уехать со мной.
– И что, много их было?
– Всяко бывало… – ответила она. – Ведь уже три года, как я ищу его…
– А что же ты с ними делаешь, когда они тебе надоедают?
– Выбрасываю в море.
Мы рассмеялись, но не так чтобы очень от души.
– Знаешь, – предложил я, – давай подождем до завтра, а там будет видно.
И снова пошли к ней в каюту.
Мы опять проснулись поздно. Солнце было уже высоко, когда мы вышли на палубу. Все было так же, как и в прошлый раз, точь-в-точь так же и одновременно совсем по-другому, должно быть, еще и потому, что в воздухе уже витала мысль об ее отъезде. Перекусили в баре, что там нашлось – сыром, анчоусами. Пили кофе и вино. Мы были снова одни на всей яхте и, даже пока ели, ни на минуту не могли об этом забыть. Она то и дело поглядывала на часы, вид у нее был чуть встревоженный, она ведь не могла не понять, что я и сам еще толком не знаю, чего хочу, и предчувствовала, что решать за меня придется ей. Потом снова первой заговорила об отъезде: