Пакет потихонечку заполнялся. Я захватил ржавый ключ; шариковую авторучку, которую храню до сих пор; ведомости с университетским штампом; разрозненные листки, исписанные от руки; пару старых книг; тетрадь. На самом краю крыши я нашел кассету, чудом не упавшую вниз.
Устав копаться в грязи, я сообщил Трехо, что закончил свою работу. Пакет был полон.
Когда мы поднялись, Трехо спросил меня:
— Слышите шаги?
К нам направлялся ночной сторож. Деревянный пол скрипел у него под ногами; казалось, само здание предупреждало о его приближении, как если бы все его отдаленные уголки были каким-то таинственным образом связаны с человеком, носившим шахтерскую каску с лампочкой.
— Уходим, — шепнул мне встревоженный Трехо.
— А моя одежда?
— Вы ее заберете завтра.
— Но ведь у вас есть бумага от ректората. Чего вам бояться? Объяснитесь со сторожем.
— Не хочу привлекать внимания. Я предпочитаю работать втайне. Такой у меня метод.
Он увлек меня к выходу. Я чувствовал себя немного нелепо — посреди освещенной улицы, в разорванном грязном комбинезоне. В волосах у меня запуталась паутина, перчатки были покрыты слоем жира. Я был похож на дорожного рабочего, заблудившегося в ночи.
Трехо — одетого лучше, чем он одевался обычно, — кажется, забавлял этот контраст между нами. Сегодня он снял свой извечный клетчатый шарф, его пальто выглядело как новое. Мы прошли несколько куадр в молчании, которому были обязаны исключительно моей злости и которое Трехо пытался прервать приличествующими случаю фразами.
— Не огорчайтесь. Сейчас мы пойдем в музей изучать наши трофеи.
— Об этом не может быть и речи. Сначала зайдем ко мне. Мне нужно принять душ и переодеться.
Мы добрались пешком до моей миниатюрной квартирки. Пока я принимал ванну и облачался в чистую одежду, Трехо вывалил на стол содержимое пакета. Он составил список на листочке из красной записной книжки и дал подробное описание каждой найденной мной бумажке.
Я спросил, как это поможет ему в расследовании.
— Да никак не поможет, но у меня слабость — составлять списки и описи. У меня дома хранятся сотни листов с пометками. В числе прочих бумаг у меня есть тетрадь на двести листов, куда я записываю поразившие меня вещи. Там уже несколько тысяч пометок. Это может быть название кинофильма, или лицо женщины, которую я видел всего секунду в поезде метро, или какая-нибудь услышанная на ходу фраза. Если бы я родился поэтом, мне хватило бы несколько стихотворений, чтобы сохранить все, что мне нравится. С другой стороны, мне приходится перечислять вещи, которые я нахожу случайно, вещи, которые от меня ускользают.