Сначала мы разобрали бумаги. Там было несколько расписаний, относящихся к прошедшим семестрам; любовное письмо (неотправленное и без подписи) одного студента преподавательнице греческого языка; шпаргалки; фотокопия стихотворения на французском языке и другие бумаги, содержание которых я уже и не помню. Другие предметы не имели большого значения, за исключением шестидесятиминутной кассеты фирмы TDK. На одной стороне кассеты была надпись: Ирина Стерне. Я поставил пленку в мой старый магнитофон, и мы услышали голос Сельвы Гранадос, заглушавший шум какого-то бара.
Трехо посмотрел на меня, и я увидел, что он взволнован; но это было волнение математика, который чувствует, что сейчас найдет формулу, которую так долго искал. У меня же, напротив, голос этой женщины вызвал боль. Смерть, эта дистанция, которая нас разделила, уже начала потихоньку стирать все худшее, что в ней было, и придала ей некий ореол святости. «Кто знает, — подумал я, — что лучше свидетельствует о правде: расстояние или близость?»
Мы прослушали пленку. Разговор продолжался несколько минут, а дальше шли фрагменты лекций о Брокке. Несколько лет назад Ирина Стерне работала секретарем кафедры аргентинской литературы, то есть на том самом месте, где сейчас работаю я. Тон профессора Гранадос был похож на тон офицеров Советской Армии — героев американских фильмов времен «холодной войны».
С.Г.: Вернемся к первому пункту: Конде украл книги из института?
И.С: Я никогда этого не говорила.
С.Г.: Как нет? Вы же только что сказали: я точно знаю, что никто из посторонних на кафедру не входил? И.С: Да, я это сказала.
С.Г.: Но если никто не входил, значит, вор — Конде. Или на кафедре кто-то еще работал?
И.С: Нет. Я пытаюсь сказать только то, что я лично не видела этих книг. Конде однажды пришел, весь расстроенный, и начал кричать, что у него украли книги Брокки, но я уверена, что этих книг вообще не было, что они существовали только в его воображении.
С.Г.: А может быть, они были, просто вы их не видели?
И.С: Нет. У меня очень хорошая память на книги. У меня нет сомнений, что на кафедре этих книг не было.
— Над какими же текстами работал Конде? — спросил я, хотя уже знал ответ. — Ведь он столько лет получал субсидии, читал лекции, публиковал эссе и ездил на конгрессы за границу. Ведь за этим должно было что-то стоять.
— Ничего, — сказал Трехо. — Он писал свои критические статьи на пустом месте. Он все придумал. И он убил Сельву Гранадос, чтобы больше никто не узнал об обмане.
На следующий день Трехо сделал на всякий случай две копии кассеты. Для верности. Оригинал он положил на хранение в одну из витрин своего музея. В музее уже набралось много экспонатов: журнал «Утерянные бумаги», эссе Конде, одна из версий «Замен», обложка недавно изданного рассказа, кораблик в бутылке, фотокопия стихотворения «Лифт». Я с грустью смотрел на эти предметы, которые все говорили о смерти. Была среда; Грог ждал меня в новом баре, который мы выбрали для наших встреч и который я назвал кондитерской «Грусть».