– Ох, и отморозки же вы старые! Что ж, думаете, вашей хитрости не прознают мордва?
– Басурмане же не прознали! – ответил мне Селиван, пожимая плечами. – И мордва не прознает.
– А с теми-то вы что натворили? – не унимался я, удобней устраиваясь в углу караульной на медвежьей шкуре.
Вспоминая об этом, даже Давыд, всегда каменный и невозмутимый, заулыбался, почесывая затылок.
– Дай-ка я расскажу, – попросил Давыд и присел на край стола. – Показалось нам, значит, что замыслили басурмане, те самые, которых вы с черемисом да молодым князем словили на Вороньем мыску, запротивиться. Рожи морщат, зенки щурят, скалятся. Мы уж их с Лапушком стращали, да все без толку. По-своему шушукают через запоры да ручонки тянут. Пришел тогда Еремей и велел одного, который помоложе, отрядить на земляные работы к кирпичникам. Вот Селиван тогда и говорит, мол, давай проучим басурман, чтоб неповадно впредь было скалиться.
– Ну-ну, и что же вы надумали?
– Стали мы тогда в дальней клети очаг жечь. Холодно уже было, так что мы и для сугреву тож. Взяли одного басурманина, да из клети вывели, и чтоб други его видели, на глазах у них мыть стали. Воды наносили в кадку, камнями согрели, травы всякой накидали, да как давай намывать чумазого. Моем и приговариваем: «Моем, моем дурака, у кого жирней бока». Басурмане, они по-нашему ни слова не поймут, но неладное сразу так заподозрили. Помыли, значит, шабалы сменили, да завели в дальнюю клеть к очагу, чтоб обсох маленько. Тут-то Селиван ему на босую ногу углей горячих и опрокинул, как бы невзначай. Вот уж вой поднялся! А Селиван, хитрец, еще рассола огуречного ему на ногу рыть, да подлил, чтоб затушить, значит, угли. А басурманин пуще прежнего орет, да все на своем, на басурманском. А я, как договорились, крик поднял, бранюсь на Селивана, что надо, дескать, сразу голову резать, а он, дурак, за мясо взялся! Ну, как только притих пленник, мы ему тут же кляп в рот, в охапку и наверх, ногу ему замотали, да валенки обули. Отдали Еремею, а сами воротились да не с пустыми руками. Принесли, значит, на всю стражу два пуда свежей свинины, да как давай жарить да отбивать, да рубим, только ножи и ширкают. Сопим, тужимся, аж вспотели. Стали к ужину стол поближе к клети с прочими дружками ставить. Пива принесли, капусты квашеной. Сидим, значит, ужинаем, кости глодаем, а басурмане, что снег, белые, в углы позабилися. Тихо-тихо перешептываются да на нас с Селиваном косятся. Того, молодого-то, потом твой купец с собой на стругу весельным взял, а прочие так, наверное, и по сей день думают, что съели мы товарища их.