Ник начал осторожно, с тех, кто сам был такой мелочью, что не мог быть связан ни с чем крупным.
— Что тут у нас происходит? Я имею в виду какие-то перестановки. Один человек, выполнявший для Отани деликатную работу, сейчас работает на кого-то другого, на кого-то большого, со стороны. Ты ничего не слышал?
— Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду, но я никогда не произношу вслух это имя. Очень вредно для здоровья. Этот человек отрежет мне руку и заставит меня съесть все мои татуировки.
Ник ходил повсюду, пробовал все. «Пчела-матка», «С-М клуб», «Мистерия соблазна», «Мо-мо иро» — он побывал повсюду, переговорил со всеми: с проститутками, танцовщицами, трансвеститами, вышибалами, барменами, с какими-то китайцами, какими-то корейцами, какими-то африканцами, с мошенниками, карманниками и так далее.
Ничего. Ничего.
Именно это «ничего» и завораживало Ника. Обычно что-нибудь да есть. К тому времени разговоры о грядущих перевыборах президента ВЯВО и последствиях этого события для противостояния «Империала» и «Сёгунат аудио-видео» стали настолько громкими, что ни о чем другом больше не говорили. Казалось, на все каналы распространения слухов в Кабукичо положили тяжелую наковальню. И вдруг… О, это была такая мелочь. Ничто. Шелест листа, гонимого ветром.
Ник сидел в небольшом клубе, закрытом для посторонних. Было так поздно, что стало уже рано. Здесь любимым напитком было виски, любимой музыкой — блюз, а любимой атмосферой — табачный дым. Сквозь густые клубы с трудом просвечивали голубоватые лампы освещения. Опрокинув стаканчик виски с содовой, Ник повернулся к бармену и сказал:
— Еще один мне, и еще один Папаше.
Папаша работал вышибалой в «Пин-Пине», особом клубе, в котором удовлетворялись любые фантазии японских мужчин, в том числе мечты о молоденьких учительницах, стюардессах и деловых леди. Там имелось даже отдельное помещение, оформленное как вагон метро и предназначенное для тех, кто не мог — просто не мог — обойтись без соответствующих образов. Но даже в этом царстве мечты, ставшей явью, время от времени случались неприятности, и в этих случаях требовались услуги расторопного здоровяка с сильными руками. Коронным номером Папаши был «нежный тычок» — сильнейший удар под ребра, после которого чересчур любвеобильный посетитель заведения мгновенно сдувался; удар, не оставляющий ни синяков, ни ссадин, ничего, кроме всепоглощающей боли.
— Я тебе этого не говорил, — сказал мастер «нежных тычков».
— Да, да, да.
— Клянись именем Господа, что я тебе это не говорил.
— Клянусь именем Господа, дважды.