«Арктические обезьяны» орали во всю глотку.
Их пульсирующая мощь начисто заглушала все остальные звуки. Нии просто смотрел на то, что можно было разглядеть в тусклом свете далеких фонарей, и не мог оторвать взор.
Он увидел, как оябун появился перед женщиной — настолько мягко и плавно, что в его движениях не было никакой агрессии, и женщина даже совсем не испугалась. Никакого страха. Оябун был настолько харизматичен, что ему удалось каким-то образом ослепить женщину и повести ее навстречу смерти так, словно это было избавление. Казалось, она приветствует свою смерть как очищение.
Его руки поднялись в касуми гамаэ, высоком левом замахе: локти сведены вместе, кисти почти параллельны, клинок занесен назад за голову и чуть в сторону, руки сжимают рукоять, одна вверху, рядом с клинком, другая внизу, у самого конца. Оябун сделал паузу, словно в музыке, подчиняясь ритуальным требованиям этой драмы. Затем последовал сам удар, который Нии увидел разложенным на части: сведенные локти пошли вниз, лезвие сверкнуло высоко над головой, затем устремилось вниз, подчиняясь развороту кистей внутрь. Левая рука обеспечивала мощь, правая направляла — сила была рассредоточена по всей длине лезвия.
Нии увидел: клинок вошел в женщину наискось, чуть ли не небрежно, словно она состояла из одной жидкости, рассекая под углом грудь по направлению к бедру, ускоряясь, поскольку усилие продолжалось. Однако все произошло так внезапно и хирургически чисто, что женщина не успела ни крикнуть, ни дернуться, ни даже понять, что с ней происходит.
Так же легко, так же быстро лезвие прошло через нее, рассекая внутренний ландшафт ее тела, ощущая меняющееся сопротивление различных тканей и эластичность кровеносных сосудов, твердость позвоночника, вязкую хватку кишок, и, наконец, последний рывок через кожу изнутри наружу. Поразительным образом, словно вопреки логике, вся левая верхняя четверть тела — рука, плечо, шея и голова — скользнула по влажному срезу и упала на землю. На лице женщины по-прежнему сохранялось удивленное выражение. Оставшиеся три четверти тела еще какой-то миг продолжали стоять, потом из жуткой резаной раны хлынул черный фонтан, колени неуклюже подогнулись — и все это рухнуло на землю. Тотчас же в тусклом свете натекла лужа черной крови.
— Да, — заметил Кондо Исами, — лезвие до сих пор очень острое.
Нии ничего не сказал.
— А теперь, малыш Нии, собери этот мусор и избавься от него. И когда будешь хоронить бедняжку, прочитай над ее прахом пару слов. Рассечь ее пополам было большим удовольствием.