— Я благородная девица Махтельт, дочь Руля Храброго, сира де Хёрне.
— И ты не страдала от холода, пробираясь сюда по такому снегу?
— В роду сира де Хёрне никто не боится холода.
— И тебе не страшно ехать рядом со мной по моей земле, куда никто не смеет ногой ступить?
— В роду сира де Хёрне никто никогда ничего не боится, — отвечала она.
— Ты отважная девушка, — сказал он.
— Я дочь Руля Храброго, сира де Хёрне. Он ни слова не ответил, и некоторое время они ехали молча.
Вдруг он надменно вскинул голову и сказал:
— Не я ли Сильный, Красивый, Непобедимый? Не я ли всегда буду таким? Да, все подвластно мне в час победы. Раньше я должен был петь в ночной темноте, в стужу и в снег и в ветер, чтобы привлечь к себе девушек, а ныне самая прелестная, самая знатная и красивая пришла ко мне без зова среди бела дня. Это ли не гордый знак моего могущества? Кто равен мне? Никто, кроме бога. Ему принадлежит небо, мне — земля. Я всесилен, все живое подчиняется мне, надо всем живым я торжествую. И пусть обрушатся на меня вражеские полчища, молнии, громы, бури, меня никто не одолеет.
— Одолеет, — ответили на эти гнусные кощунственные слова семь голосов разом.
То было эхо «Семи великанов»: громко и звучно повторило оно семь раз каждый звук.
— Подумать только, — сказал Злонравный, — эхо смеет надо мной потешаться.
И он захохотал.
Захохотало и эхо, хохотало долго, громко и страшно.
Казалось, Галевину нравился этот шум, он, не переставая, смеялся, и смеху его вторило семикратное эхо.
И Махтельт почудилось, что в лесу прячется по крайней мере тысяча человек.
А собака Галевина очень испугалась и завыла так тоскливо, что Махтельт почудилось, будто в лесу воет по крайней мере тысяча собак, предвещая чью-то смерть.
Конь Злонравного тоже испугался и в ужасе от хохота своего хозяина, многократно умноженного эхом, жалобного воя собаки и своего собственного ржанья заметался, встал на дыбы и, точно человек стоя на двух ногах, пугливо прядал ушами и, наверное, сбросил бы наземь Сиверта Галевина, если бы всадник не пришпорил коня и не заставил его помчаться вперед, минуя чащу, где царило эхо «Семи великанов».
Но Шиммель — и это великое чудо — даже не двинулся с места, а ведь он был молодой конь и легко мог испугаться.
Когда шум утих, Галевин и Махтельт поехали дальше, изредка переговариваясь.
И вместе они подъехали к Виселичному полю.
Глава тридцатая
О том, как Махтельт приехала на Виселичное поле.
Махтельт увидела шестнадцать повешенных девушек и среди них Анну-Ми, и все их тела были осыпаны снегом.
Конь Злонравного снова встал на дыбы, забрыкался и в страхе запрядал ушами, а Шиммель заржал и гордо забил копытом по снегу.