Коварный повеса

Чертей, Суррей Октябрь 1803 года

— Ваш отец готов видеть вас, мастер Долтон. — Горничная улыбнулась и отступила в сторону, чтобы пропустить Энтони в кабинет виконта.

Это была красивая горничная — с большой грудью, завораживавшей одиннадцатилетнего Энтони. Когда же она улыбнулась мальчику, в голову ему тотчас пришли мысли, заставившие его густо покраснеть.

Пробормотав слова благодарности, Энтони поспешил войти. Вероятно, тетя Юнис была права. Он действительно самый плохой мальчик во всей Англии. Он постоянно говорил себе, что не должен замечать грудь горничной, — однако все равно на нее таращился. Более того, в последнее время страстное желание увидеть обнаженных женщин стало у него чем–то вроде болезни. Но отец не должен об этом догадаться. Никогда.

Когда отец снял очки, чтобы сурово посмотреть на него, Энтони снова покраснел, словно опасался, что отец каким–то образом прочел его грешные мысли.

— Кажется, ты хочешь что–то обсудить со мной, — сказал отец.

Мальчик судорожно сглотнул. Синие глаза отца были точно такими же, как у него, но когда эти глаза смотрели так, как сейчас, у Энтони перехватывало дыхание.

Расправив плечи, Энтони постарался сделать вид, что нисколько не боится отца.

— Я хочу поехать в Итон, — заявил он.

Взгляд виконта чуть смягчился, и он отложил очки.

— И ты поедешь, мой мальчик, поедешь. Поедешь, когда тебе исполнится двенадцать, — так же как и твой брат.

Еще один год? Ох, он не сможет вынести еще один год жизни с дядей Рандолфом и тетей Юнис в Телфорде. Он предпочел бы этому любую порку в Итоне.

— Я хочу поехать, когда Уоллес вернется на осенний триместр. — Отец молчал, и Энтони поспешно добавил: — Он говорит, что многие из его одноклассников начали учиться в восемь.

— Они, вероятно, неплохо знали латынь, если их приняли в таком возрасте.

— Я тоже знаю, — сказал Энтони. Он терпеть не мог латынь: она была совсем не такой, как математика, которой он мог заниматься даже во сне. В латыни не было совершенно никакого смысла.