Миллионы людей, однако, страдали отнюдь не на бумаге от своей принадлежности к чему-то «мистическому, неуловимому и загробному» – этот непреложный факт Сталина не интересовал. Поэтому в статье о национальном вопросе, опубликованной в 1913 году, нет слова о той действительно национальной проблеме, которой в реальности жила тогда вся Россия: о деле Бейлиса. Коснись Сталин хоть строкой этого, отнюдь не теоретического, вопроса, и вся его конструкция рассыпалась бы, как карточный домик: никакими аргументами ему не удалось бы доказать, что Бейлиса судят не как еврея, а как «нечто мистическое, неуловимое и загробное».
Здесь важна не только авторская позиция, но и в еще большей мере те слова, которые он находит для ее изложения. В конце концов любую нелепость можно при желании изложить так, чтобы исключить авторскую издевку, потребность высмеять и унизить тех, кому он отказывает в праве на национальную идентификацию, посочувствовать тем, кто из-за нее все же страдает. Ничего этого нет в статье и в помине. Упиваясь псевдотеоретическими изысками, Сталин не скрывает своей насмешки над теми, кто сдуру все еще продолжает считать себя относящимся к особому этносу и надеется на то, что с этим этносом «хоть кто-нибудь будет считаться».
Неужели Ленин не заметил плохо скрытого сталинского юдофобства? Конечно, заметил, но, следуя своей специфической логике, – со знаком наоборот. Для Ленина в таком, сталинском, повороте заключалась, как ни странно, и своеобразная, с большевистских, а не обывательских, позиций защита евреев от гонений. Ведь Сталин отказывал евреям в национальной идентичности, утверждая, что живущие в России евреи вовсе и не евреи, а русские! Вывод из этого мог быть таким: никакой основы для дискриминации по этническому признаку вообще не существует, значит, и сама дискриминация неправомерна.
На самом же деле сталинский вывод был совершенно иным. Снова напомню: он утверждал, что «нация имеет право свободно определять свою судьбу», что она «имеет право устроиться так, как ей угодно». Но, поскольку евреи нацией не являются, таким правом, стало быть, они не обладают. Был ли он в самом деле провидцем, предполагал ли, что десятилетия спустя сам же использует вполне практически этот квазитеоретический тезис? Или просто вложил в свои саркастические экзерсисы особую любовь к гонимому этносу? Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем. Да и значения это уже, разумеется, не имеет.
Сталин с удовольствием выполнил и попутный ленинский заказ: сокрушить «бундовскую сволочь»[4], имевшую дерзость требовать для евреев национально-культурной автономии вместо того, чтобы забыть о своей этнической принадлежности и отстаивать лишь классовые интересы. В свойственной ему вульгарно саркастической манере Сталин выполнил и эту задачу, объяснив бундовцам, что раз не существует вообще никакой еврейской нации, то не может у такого фантома существовать и какая-то культурная автономия.